с ним живу, - отвечал я,
вслушиваясь с нетерпеньем. Мне ужасно было досадно, что он не оправился и
мямлил так бессвязно.
- Это он только не говорит теперь, а поверь, что так. Человек
остроумный, бесспорно, и глубокоученый; но правильный ли это ум? Это все
после трех лет его за границей с ним произошло. И, признаюсь, меня очень
потряс... и всех потрясал... Cher enfant, j'aime le bon Dieu... Я верую,
верую сколько могу, но - я решительно вышел тогда из себя. Положим, что я
употребил прием легкомысленный, но я это сделал нарочно, в досаде, - и к
тому же сущность моего возражения была так же серьезна, как была и с начала
мира: "Если высшее существо, - говорю ему, - есть, и существует персонально,
а не в виде разлитого там духа какого-то по творению, в виде жидкости, что
ли (потому что это еще труднее понять), - то где же он живет?" Друг мой,
c'йtait bкte, без сомнения, но ведь и все возражения на это же сводятся. Un
domicile - это важное дело. Ужасно рассердился. Он там в католичество
перешел.
- Об этой идее я тоже слышал. Наверно, вздор.
- Уверяю тебя всем, что есть свято. Вглядись в него... Впрочем, ты
говоришь, что он изменился. Ну а в то время как он нас всех тогда измучил!
Веришь ли, он держал себя так, как будто святой, и его мощи явятся. Он у нас
отчета в поведении требовал, клянусь тебе! Мощи! En voilа une autre! Ну,
пусть там монах или пустынник, - а тут человек ходит во фраке, ну, и там
все... и вдруг его мощи! Странное желание для светского человека и,
признаюсь, странный вкус. Я там ничего не говорю: конечно, все это святыня и
все может случиться... К тому же все это de l'inconnu, но светскому человеку
даже и неприлично. Если бы как-нибудь случилось со мной, или там мне
предложили, то, клянусь, я бы отклонил. Ну я, вдруг, сегодня обедаю в клубе
и вдруг потом - являюсь! Да я насмешу! Все это я ему тогда же и изложил...
Он вериги носил. Я покраснел от гнева.
- Вы сами видели вериги?
- Я сам не видал, но...
- Так объявляю же вам, что все это - ложь, сплетение гнусных козней и
клевета врагов, то есть одного врага, одного главнейшего и бесчеловечного,
потому что у него один только враг и есть - это ваша дочь!
Князь вспыхнул в свою очередь.
- Mon cher, я прошу тебя и настаиваю, чтоб отныне никогда впредь при
мне не упоминать рядом с этой гнусной историей имя моей дочери.
Я приподнялся. Он был вне себя; подбородок его дрожал.
- Cette histoire infвme!.. Я ей не верил, я не хотел никогда верить,
но... мне говорят: верь, верь, я...
Тут вдруг вошел лакей и возвестил визит; я опустился опять на мой стул.
IV.
Вошли две дамы, обе девицы, одна - падчерица одного двоюродного брата
покойной жены князя, или что-то в этом роде, воспитанница его, которой он
уже выделил приданое и которая (замечу для будущего) и сама была с деньгами;
вторая - Анна Андреевна Версилова, дочь Версилова, старше меня тремя годами,
жившая с своим братом у Фанариотовой и которую я видел до этого времени
всего только раз в моей жизни, мельком на улице, хотя с братом ее, тоже
мельком, уже имел в Москве стычку (очень может быть, и упомяну об этой
стычке впоследствии, если место будет, потому что в сущности не стоит). Эта
Анна Андреевна была с детства своего особенною фавориткой князя (знакомство
Версилова с князем началось ужасно давно). Я был
вслушиваясь с нетерпеньем. Мне ужасно было досадно, что он не оправился и
мямлил так бессвязно.
- Это он только не говорит теперь, а поверь, что так. Человек
остроумный, бесспорно, и глубокоученый; но правильный ли это ум? Это все
после трех лет его за границей с ним произошло. И, признаюсь, меня очень
потряс... и всех потрясал... Cher enfant, j'aime le bon Dieu... Я верую,
верую сколько могу, но - я решительно вышел тогда из себя. Положим, что я
употребил прием легкомысленный, но я это сделал нарочно, в досаде, - и к
тому же сущность моего возражения была так же серьезна, как была и с начала
мира: "Если высшее существо, - говорю ему, - есть, и существует персонально,
а не в виде разлитого там духа какого-то по творению, в виде жидкости, что
ли (потому что это еще труднее понять), - то где же он живет?" Друг мой,
c'йtait bкte, без сомнения, но ведь и все возражения на это же сводятся. Un
domicile - это важное дело. Ужасно рассердился. Он там в католичество
перешел.
- Об этой идее я тоже слышал. Наверно, вздор.
- Уверяю тебя всем, что есть свято. Вглядись в него... Впрочем, ты
говоришь, что он изменился. Ну а в то время как он нас всех тогда измучил!
Веришь ли, он держал себя так, как будто святой, и его мощи явятся. Он у нас
отчета в поведении требовал, клянусь тебе! Мощи! En voilа une autre! Ну,
пусть там монах или пустынник, - а тут человек ходит во фраке, ну, и там
все... и вдруг его мощи! Странное желание для светского человека и,
признаюсь, странный вкус. Я там ничего не говорю: конечно, все это святыня и
все может случиться... К тому же все это de l'inconnu, но светскому человеку
даже и неприлично. Если бы как-нибудь случилось со мной, или там мне
предложили, то, клянусь, я бы отклонил. Ну я, вдруг, сегодня обедаю в клубе
и вдруг потом - являюсь! Да я насмешу! Все это я ему тогда же и изложил...
Он вериги носил. Я покраснел от гнева.
- Вы сами видели вериги?
- Я сам не видал, но...
- Так объявляю же вам, что все это - ложь, сплетение гнусных козней и
клевета врагов, то есть одного врага, одного главнейшего и бесчеловечного,
потому что у него один только враг и есть - это ваша дочь!
Князь вспыхнул в свою очередь.
- Mon cher, я прошу тебя и настаиваю, чтоб отныне никогда впредь при
мне не упоминать рядом с этой гнусной историей имя моей дочери.
Я приподнялся. Он был вне себя; подбородок его дрожал.
- Cette histoire infвme!.. Я ей не верил, я не хотел никогда верить,
но... мне говорят: верь, верь, я...
Тут вдруг вошел лакей и возвестил визит; я опустился опять на мой стул.
IV.
Вошли две дамы, обе девицы, одна - падчерица одного двоюродного брата
покойной жены князя, или что-то в этом роде, воспитанница его, которой он
уже выделил приданое и которая (замечу для будущего) и сама была с деньгами;
вторая - Анна Андреевна Версилова, дочь Версилова, старше меня тремя годами,
жившая с своим братом у Фанариотовой и которую я видел до этого времени
всего только раз в моей жизни, мельком на улице, хотя с братом ее, тоже
мельком, уже имел в Москве стычку (очень может быть, и упомяну об этой
стычке впоследствии, если место будет, потому что в сущности не стоит). Эта
Анна Андреевна была с детства своего особенною фавориткой князя (знакомство
Версилова с князем началось ужасно давно). Я был