так смущен только что
происшедшим, что, при входе их, даже не встал, хотя князь встал им
навстречу; а потом подумал, что уж стыдно вставать, и остался на месте.
Главное, я был сбит тем, что князь так закричал на меня три минуты назад, и
все еще не знал: уходить мне или нет. Но старик мой уже все забыл совсем, по
своему обыкновению, и весь приятно оживился при виде девиц. Он даже, с
быстро переменившейся физиономией и как-то таинственно подмигивая, успел
прошептать мне наскоро пред самым их входом:
- Вглядись в Олимпиаду, гляди пристальнее, пристальнее... потом
расскажу...
Я глядел на нее довольно пристально и ничего особенного не находил: не
так высокого роста девица, полная и с чрезвычайно румяными щеками. Лицо,
впрочем, довольно приятное, из нравящихся материалистам. Может быть,
выражение доброты, но со складкой. Особенной интеллекцией не могла блистать,
но только в высшем смысле, потому что хитрость была видна по глазам. Лет не
более девятнадцати. Одним словом, ничего замечательного. У нас в гимназии
сказали бы: подушка. (Если я описываю в такой подробности, то единственно
для того, что понадобится в будущем.) Впрочем, и все, что описывал до сих
пор, по-видимому с такой ненужной подробностью, - все это ведет в будущее и
там понадобится. В своем месте все отзовется; избежать не умел; а если
скучно, то прошу не читать.
Совсем другая особа была дочь Версилова. Высокая, немного даже
худощавая; продолговатое и замечательно бледное лицо, но волосы черные,
пышные; глаза темные, большие, взгляд глубокий; малые и алые губы, свежий
рот. Первая женщина, которая мне не внушала омерзения походкой; впрочем, она
была тонка и сухощава. Выражение лица не совсем доброе, но важное; двадцать
два года. Почти ни одной наружной черты сходства с Версиловым, а между тем,
каким-то чудом, необыкновенное сходство с ним в выражении физиономии. Не
знаю, хороша ли она собой; тут как на вкус. Обе были одеты очень скромно,
так что не стоит описывать. Я ждал, что буду тотчас обижен каким-нибудь
взглядом Версиловой или жестом, и приготовился; обидел же меня ее брат в
Москве, с первого же нашего столкновения в жизни. Она меня не могла знать в
лицо, но, конечно, слышала, что я хожу к князю. Все, что предполагал или
делал князь, во всей этой куче его родных и "ожидающих" тотчас же возбуждало
интерес и являлось событием, - тем более его внезапное пристрастие ко мне.
Мне положительно было известно, что князь очень интересовался судьбой Анны
Андреевны и искал ей жениха. Но для Версиловой было труднее найти жениха,
чем тем, которые вышивали по канве.
И вот, против всех ожиданий, Версилова, пожав князю руку и обменявшись
с ним какими-то веселыми светскими словечками, необыкновенно любопытно
посмотрела на меня и, видя, что я на нее тоже смотрю, вдруг мне с улыбкою
поклонилась. Правда, она только что вошла и поклонилась как вошедшая, но
улыбка была до того добрая, что, видимо, была преднамеренная. И, помню, я
испытал необыкновенно приятное ощущение.
- А это... а это - мой милый и юный друг Аркадий Андреевич Дол... -
пролепетал князь, заметив, что она мне поклонилась, а я все сижу, - и вдруг
осекся: может, сконфузился, что меня с ней знакомит (то есть, в сущности,
брата с сестрой). Подушка тоже мне поклонилась; но я вдруг преглупо вскипел
и вскочил с места: прилив выдел
происшедшим, что, при входе их, даже не встал, хотя князь встал им
навстречу; а потом подумал, что уж стыдно вставать, и остался на месте.
Главное, я был сбит тем, что князь так закричал на меня три минуты назад, и
все еще не знал: уходить мне или нет. Но старик мой уже все забыл совсем, по
своему обыкновению, и весь приятно оживился при виде девиц. Он даже, с
быстро переменившейся физиономией и как-то таинственно подмигивая, успел
прошептать мне наскоро пред самым их входом:
- Вглядись в Олимпиаду, гляди пристальнее, пристальнее... потом
расскажу...
Я глядел на нее довольно пристально и ничего особенного не находил: не
так высокого роста девица, полная и с чрезвычайно румяными щеками. Лицо,
впрочем, довольно приятное, из нравящихся материалистам. Может быть,
выражение доброты, но со складкой. Особенной интеллекцией не могла блистать,
но только в высшем смысле, потому что хитрость была видна по глазам. Лет не
более девятнадцати. Одним словом, ничего замечательного. У нас в гимназии
сказали бы: подушка. (Если я описываю в такой подробности, то единственно
для того, что понадобится в будущем.) Впрочем, и все, что описывал до сих
пор, по-видимому с такой ненужной подробностью, - все это ведет в будущее и
там понадобится. В своем месте все отзовется; избежать не умел; а если
скучно, то прошу не читать.
Совсем другая особа была дочь Версилова. Высокая, немного даже
худощавая; продолговатое и замечательно бледное лицо, но волосы черные,
пышные; глаза темные, большие, взгляд глубокий; малые и алые губы, свежий
рот. Первая женщина, которая мне не внушала омерзения походкой; впрочем, она
была тонка и сухощава. Выражение лица не совсем доброе, но важное; двадцать
два года. Почти ни одной наружной черты сходства с Версиловым, а между тем,
каким-то чудом, необыкновенное сходство с ним в выражении физиономии. Не
знаю, хороша ли она собой; тут как на вкус. Обе были одеты очень скромно,
так что не стоит описывать. Я ждал, что буду тотчас обижен каким-нибудь
взглядом Версиловой или жестом, и приготовился; обидел же меня ее брат в
Москве, с первого же нашего столкновения в жизни. Она меня не могла знать в
лицо, но, конечно, слышала, что я хожу к князю. Все, что предполагал или
делал князь, во всей этой куче его родных и "ожидающих" тотчас же возбуждало
интерес и являлось событием, - тем более его внезапное пристрастие ко мне.
Мне положительно было известно, что князь очень интересовался судьбой Анны
Андреевны и искал ей жениха. Но для Версиловой было труднее найти жениха,
чем тем, которые вышивали по канве.
И вот, против всех ожиданий, Версилова, пожав князю руку и обменявшись
с ним какими-то веселыми светскими словечками, необыкновенно любопытно
посмотрела на меня и, видя, что я на нее тоже смотрю, вдруг мне с улыбкою
поклонилась. Правда, она только что вошла и поклонилась как вошедшая, но
улыбка была до того добрая, что, видимо, была преднамеренная. И, помню, я
испытал необыкновенно приятное ощущение.
- А это... а это - мой милый и юный друг Аркадий Андреевич Дол... -
пролепетал князь, заметив, что она мне поклонилась, а я все сижу, - и вдруг
осекся: может, сконфузился, что меня с ней знакомит (то есть, в сущности,
брата с сестрой). Подушка тоже мне поклонилась; но я вдруг преглупо вскипел
и вскочил с места: прилив выдел