ребенок бежать куда глаза глядят с перепугу, выбежал на
террасу, да через сад, да задней калиткой прямо на набережную. А по
набережной там бульвар идет, старые ракиты стоят, место веселое. Сбежал он
вниз к воде, люди видели, сплеснул руками, у самого того места, где паром
пристает, да ужаснулся, что ли, перед водой - стал как вкопанный. А место
это широкое, река быстрая, барки проходят; на той стороне лавки, площадь,
храм божий златыми главами сияет. И как раз тут на перевоз поспешала с
дочкой полковница Ферзинг - полк стоял пехотный. Дочка, тоже ребеночек лет
восьми, идет в беленьком платьице, смотрит на мальчика и смеется, а в руках
таку малую кошелочку деревенскую несет, а в кошелочке ежика. "Смотрите,
говорит, маменька, как мальчик смотрит на моего ежика". - "Нет, - говорит
полковница, - а он испугался чего-то. - Чего вы так испугались, хорошенький
мальчик?" (Так все это потом и рассказывали.) "И какой, говорит, это
хорошенький мальчик, и как хорошо одет; чей вы, говорит, мальчик?" А он
никогда еще ежика не видывал, подступил, и смотрит, и уже забыл - детский
возраст! "Что это, говорит, у вас такое?" - "А это, - говорит барышня, - у
нас ежик, мы сейчас у деревенского мужика купили: он в лесу нашел". - "Как
же это, говорит, такой ежик?" - и уж смеется, и стал он его тыкать
пальчиком, а ежик-то щетинится, а девочка-то рада на мальчика: "Мы, говорит,
его домой несем и хотим приучать". - "Ах, говорит, подарите мне вашего
ежика!" И так он это ее умильно попросил, и только что выговорит, как вдруг
Максим-то Иванович над ним сверху: "А! Вот ты где! Держи его!" (До того
озверел, что сам без шапки из дому погнался за ним.) Мальчик, как вспомнил
про все, вскрикнул, бросился к воде, прижал себе к обеим грудкам по кулачку,
посмотрел в небеса (видели, видели!) - да бух в воду! Ну, закричали,
бросились с парома, стали ловить, да водой отнесло, река быстрая, а как
вытащили, уж и захлебнулся, - мертвенький. Грудкой-то слаб был, не стерпел
воды, да и много ль такому надо? И вот на памяти людской еще не было в тех
местах, чтобы такой малый робеночек на свою жизнь посягнул! Такой грех! И
что может сия малая душка на том свете господу богу сказать!
Над тем самым, с тех пор, Максим Иванович и задумался. И переменился
человек, что узнать нельзя. Больно уж тогда опечалился. Стал было пить,
много пил, да бросил - не помогло. Бросил и на фабрику ездить, никого не
слушает. Говорят ему что - молчит али рукой махнет. Так проходил он месяца с
два, а потом стал сам с собой говорить. Ходит и сам с собой говорит. Сгорела
подгородная деревнюшка Васькова, выгорело девять домов; поехал Максим
Иванович взглянуть. Обступили его погорельцы, взвыли - обещал помочь и
приказ отдал, а потом призвал управляющего и все отменил: "Не надоть,
говорит, ничего давать" - и не сказал за что. "В попрание меня, говорит,
отдал господь всем людям, яко же некоего изверга, то уж пусть так и будет.
Как ветер, говорит, развеялась слава моя". Приехал к нему сам архимандрит,
старец был строгий и в монастыре общежитие ввел. "Ты чего?" - говорит,
строго так. "А я вот чего", - и раскрыл ему Максим Иванович книгу и указал
место:
"А иже аще соблазнит единого малых сих верующих в мя, уне есть ему, да
обесится жернов оселский на выи его, и потонет в пучине морстей" (Матф. 18,
6).
- Да,
террасу, да через сад, да задней калиткой прямо на набережную. А по
набережной там бульвар идет, старые ракиты стоят, место веселое. Сбежал он
вниз к воде, люди видели, сплеснул руками, у самого того места, где паром
пристает, да ужаснулся, что ли, перед водой - стал как вкопанный. А место
это широкое, река быстрая, барки проходят; на той стороне лавки, площадь,
храм божий златыми главами сияет. И как раз тут на перевоз поспешала с
дочкой полковница Ферзинг - полк стоял пехотный. Дочка, тоже ребеночек лет
восьми, идет в беленьком платьице, смотрит на мальчика и смеется, а в руках
таку малую кошелочку деревенскую несет, а в кошелочке ежика. "Смотрите,
говорит, маменька, как мальчик смотрит на моего ежика". - "Нет, - говорит
полковница, - а он испугался чего-то. - Чего вы так испугались, хорошенький
мальчик?" (Так все это потом и рассказывали.) "И какой, говорит, это
хорошенький мальчик, и как хорошо одет; чей вы, говорит, мальчик?" А он
никогда еще ежика не видывал, подступил, и смотрит, и уже забыл - детский
возраст! "Что это, говорит, у вас такое?" - "А это, - говорит барышня, - у
нас ежик, мы сейчас у деревенского мужика купили: он в лесу нашел". - "Как
же это, говорит, такой ежик?" - и уж смеется, и стал он его тыкать
пальчиком, а ежик-то щетинится, а девочка-то рада на мальчика: "Мы, говорит,
его домой несем и хотим приучать". - "Ах, говорит, подарите мне вашего
ежика!" И так он это ее умильно попросил, и только что выговорит, как вдруг
Максим-то Иванович над ним сверху: "А! Вот ты где! Держи его!" (До того
озверел, что сам без шапки из дому погнался за ним.) Мальчик, как вспомнил
про все, вскрикнул, бросился к воде, прижал себе к обеим грудкам по кулачку,
посмотрел в небеса (видели, видели!) - да бух в воду! Ну, закричали,
бросились с парома, стали ловить, да водой отнесло, река быстрая, а как
вытащили, уж и захлебнулся, - мертвенький. Грудкой-то слаб был, не стерпел
воды, да и много ль такому надо? И вот на памяти людской еще не было в тех
местах, чтобы такой малый робеночек на свою жизнь посягнул! Такой грех! И
что может сия малая душка на том свете господу богу сказать!
Над тем самым, с тех пор, Максим Иванович и задумался. И переменился
человек, что узнать нельзя. Больно уж тогда опечалился. Стал было пить,
много пил, да бросил - не помогло. Бросил и на фабрику ездить, никого не
слушает. Говорят ему что - молчит али рукой махнет. Так проходил он месяца с
два, а потом стал сам с собой говорить. Ходит и сам с собой говорит. Сгорела
подгородная деревнюшка Васькова, выгорело девять домов; поехал Максим
Иванович взглянуть. Обступили его погорельцы, взвыли - обещал помочь и
приказ отдал, а потом призвал управляющего и все отменил: "Не надоть,
говорит, ничего давать" - и не сказал за что. "В попрание меня, говорит,
отдал господь всем людям, яко же некоего изверга, то уж пусть так и будет.
Как ветер, говорит, развеялась слава моя". Приехал к нему сам архимандрит,
старец был строгий и в монастыре общежитие ввел. "Ты чего?" - говорит,
строго так. "А я вот чего", - и раскрыл ему Максим Иванович книгу и указал
место:
"А иже аще соблазнит единого малых сих верующих в мя, уне есть ему, да
обесится жернов оселский на выи его, и потонет в пучине морстей" (Матф. 18,
6).
- Да,