- во всю стену вытянул, вся синяя; и отрок милый тут же,
обе ручки к грудкам прижал, и маленькую барышню, и ежика - все потрафил.
Только Максим Иванович тогда никому картину не открыл, а запер ее в кабинете
на ключ от всех глаз. А уж как рвались по городу, чтоб повидать: всех гнать
велел. Большой разговор пошел. А Петр Степанович словно из себя тогда вышел:
"Я, говорит, теперь уже все могу; мне, говорит, только в Санкт-Петербурге
при. дворе состоять". Любезнейший был человек, а превозноситься любил
беспримерно. И постигла его участь: как получил все двести рублей, начал
тотчас же пить и всем деньги показывать, похваляясь; и убил его пьяного
ночью наш мещанин, с которым и пил, и деньги ограбил; все сие наутро и
объяснилось.
А кончилось все так, что и теперь там напреж всего вспоминают. Вдруг
приезжает Максим Иванович к той самой вдове: нанимала на краю у мещанки в
избушке. На сей раз уже во двор вошел; стал пред ней да и поклонился в
землю. А та с тех разов больна была, еле двигалась. "Матушка, возопил,
честная вдовица, выйди за меня, изверга, замуж, дай жить на свете!" Та
глядит ни жива ни мертва. "Хочу, говорит, чтоб у нас еще мальчик родился, и
ежели родится он, тогда, значит, тот мальчик простил нас обоих: и тебя и
меня. Мне так мальчик велел". Видит она, что не в уме человек, а как бы в
исступлении, да все же не утерпела.
- Пустяки это все, - отвечает ему, - и одно малодушие. Через то самое
малодушие я всех моих птенцов истеряла. Я и видеть-то вас перед собой не
могу, а не то чтобы такую вековеченскую муку принять.
Отъехал Максим Иванович, да не унялся. Загрохотал весь город от такого
чуда. А Максим Иванович свах заслал. Выписал из губернии двух своих теток,
по мещанству жили. Тетки не тетки, все же родственницы, честь, значит; стали
те ее склонять, принялись улещать, из избы не выходят. Заслал и из
городских, и по купечеству, и протопопшу соборную, и из чиновниц; обступили
ее всем городом, а та даже гнушается: "Если б, говорит, сироты мои ожили, а
теперь на что? Да я перед сиротками моими какой грех приму!" Склонил и
архимандрита, подул и тот в ухо: "Ты, говорит, в нем нового человека
воззвать можешь". Ужаснулась она. А люди-то на нее удивляются: "Уж и как же
это можно, чтоб от такого счастья отказываться!" И вот чем же он ее в конце
покорил: "Все же он, говорит, самоубивец, и не младенец, а уже отрок, и по
летам ко святому причастью его уже прямо допустить нельзя было, а стало
быть, все же он хотя бы некий ответ должен дать. Если же вступишь со мной в
супружество, то великое обещание даю: выстрою новый храм токмо на вечный
помин души его". Против сего не устояла и согласилась. Так и повенчались.
И вышло всем на удивление. Стали они жить с самого первого дня в
великом и нелицемерном согласии, опасно соблюдая свое супружество, и как
единая душа в двух телесах. Зачала она в ту же зиму, и стали они посещать
храмы божии и трепетать гнева господня. Были в трех монастырях и внимали
пророчествам. Он же соорудил обещанный храм и выстроил в городе больницу и
богадельню. Отделил капитал на вдов и сирот. И воспомнил всех, кого обидел,
и возжелал возвратить; деньги же стал выдавать безмерно, так что уже супруга
и архимандрит придержали за руки, ибо "довольно, говорят, и сего".
Послушался Максим Иванович: "Я, говорит, в тот раз Фому обсч
обе ручки к грудкам прижал, и маленькую барышню, и ежика - все потрафил.
Только Максим Иванович тогда никому картину не открыл, а запер ее в кабинете
на ключ от всех глаз. А уж как рвались по городу, чтоб повидать: всех гнать
велел. Большой разговор пошел. А Петр Степанович словно из себя тогда вышел:
"Я, говорит, теперь уже все могу; мне, говорит, только в Санкт-Петербурге
при. дворе состоять". Любезнейший был человек, а превозноситься любил
беспримерно. И постигла его участь: как получил все двести рублей, начал
тотчас же пить и всем деньги показывать, похваляясь; и убил его пьяного
ночью наш мещанин, с которым и пил, и деньги ограбил; все сие наутро и
объяснилось.
А кончилось все так, что и теперь там напреж всего вспоминают. Вдруг
приезжает Максим Иванович к той самой вдове: нанимала на краю у мещанки в
избушке. На сей раз уже во двор вошел; стал пред ней да и поклонился в
землю. А та с тех разов больна была, еле двигалась. "Матушка, возопил,
честная вдовица, выйди за меня, изверга, замуж, дай жить на свете!" Та
глядит ни жива ни мертва. "Хочу, говорит, чтоб у нас еще мальчик родился, и
ежели родится он, тогда, значит, тот мальчик простил нас обоих: и тебя и
меня. Мне так мальчик велел". Видит она, что не в уме человек, а как бы в
исступлении, да все же не утерпела.
- Пустяки это все, - отвечает ему, - и одно малодушие. Через то самое
малодушие я всех моих птенцов истеряла. Я и видеть-то вас перед собой не
могу, а не то чтобы такую вековеченскую муку принять.
Отъехал Максим Иванович, да не унялся. Загрохотал весь город от такого
чуда. А Максим Иванович свах заслал. Выписал из губернии двух своих теток,
по мещанству жили. Тетки не тетки, все же родственницы, честь, значит; стали
те ее склонять, принялись улещать, из избы не выходят. Заслал и из
городских, и по купечеству, и протопопшу соборную, и из чиновниц; обступили
ее всем городом, а та даже гнушается: "Если б, говорит, сироты мои ожили, а
теперь на что? Да я перед сиротками моими какой грех приму!" Склонил и
архимандрита, подул и тот в ухо: "Ты, говорит, в нем нового человека
воззвать можешь". Ужаснулась она. А люди-то на нее удивляются: "Уж и как же
это можно, чтоб от такого счастья отказываться!" И вот чем же он ее в конце
покорил: "Все же он, говорит, самоубивец, и не младенец, а уже отрок, и по
летам ко святому причастью его уже прямо допустить нельзя было, а стало
быть, все же он хотя бы некий ответ должен дать. Если же вступишь со мной в
супружество, то великое обещание даю: выстрою новый храм токмо на вечный
помин души его". Против сего не устояла и согласилась. Так и повенчались.
И вышло всем на удивление. Стали они жить с самого первого дня в
великом и нелицемерном согласии, опасно соблюдая свое супружество, и как
единая душа в двух телесах. Зачала она в ту же зиму, и стали они посещать
храмы божии и трепетать гнева господня. Были в трех монастырях и внимали
пророчествам. Он же соорудил обещанный храм и выстроил в городе больницу и
богадельню. Отделил капитал на вдов и сирот. И воспомнил всех, кого обидел,
и возжелал возвратить; деньги же стал выдавать безмерно, так что уже супруга
и архимандрит придержали за руки, ибо "довольно, говорят, и сего".
Послушался Максим Иванович: "Я, говорит, в тот раз Фому обсч