- Слушай, будет там Васин?
- Не знаю.
- Если будет, как только войдем, толкни меня и укажи Васина; только что
войдем, слышишь?
Об Васине я уже довольно слышал и давно интересовался.
Дергачев жил в маленьком флигеле, на дворе деревянного дома одной
купчихи, но зато флигель занимал весь. Всего было чистых три комнаты. Во
всех четырех окнах были спущены шторы. Это был техник и имел в Петербурге
занятие; я слышал мельком, что ему выходило одно выгодное частное место в
губернии и что он уже отправляется.
Только что мы вошли в крошечную прихожую, как послышались голоса;
кажется, горячо спорили и кто-то кричал: "Quae medicamenta non sanant -
ferrum sanat, quae ferrum non sanat - ignis sanat!"
Я действительно был в некотором беспокойстве. Конечно, я не привык к
обществу, даже к какому бы ни было. В гимназии я с товарищами был на ты, но
ни с кем почти не был товарищем, я сделал себе угол и жил в углу. Но не это
смущало меня. На всякий случай я дал себе слово не входить в споры и
говорить только самое необходимое, так чтоб никто не мог обо мне ничего
заключить; главное - не спорить.
В комнате, даже слишком небольшой, было человек семь, а с дамами
человек десять. Дергачеву было двадцать пять лет, и он был женат. У жены
была сестра и еще родственница; они тоже жили у Дергачева. Комната была
меблирована кое-как, впрочем достаточно, и даже было чисто. На стене висел
литографированный портрет, но очень дешевый, а в углу образ без ризы, но с
горевшей лампадкой. Дергачев подошел ко мне, пожал руку и попросил садиться.
- Садитесь, здесь все свои.
- Сделайте одолжение, - прибавила тотчас же довольно миловидная
молоденькая женщина, очень скромно одетая, и, слегка поклонившись мне,
тотчас же вышла. Это была жена его, и, кажется, по виду она тоже спорила, а
ушла теперь кормить ребенка. Но в комнате оставались еще две дамы - одна
очень небольшого роста, лет двадцати, в черном платьице и тоже не из дурных,
а другая лет тридцати, сухая и востроглазая. Они сидели, очень слушали, но в
разговор не вступали.
Что же касается до мужчин, то все были на ногах, а сидели только, кроме
меня, Крафт и Васин; их указал мне тотчас же Ефим, потому что я и Крафта
видел теперь в первый раз в жизни. Я встал с места и подошел с ним
познакомиться. Крафтово лицо я никогда не забуду: никакой особенной красоты,
но что-то как бы уж слишком незлобивое и деликатное, хотя собственное
достоинство так и выставлялось во всем. Двадцати шести лет, довольно
сухощав, росту выше среднего, белокур, лицо серьезное, но мягкое; что-то во
всем нем было такое тихое. А между тем спросите, - я бы не променял моего,
может быть, даже очень пошлого лица, на его лицо, которое казалось мне так
привлекательным. Что-то было такое в его лице, чего бы я не захотел в свое,
что-то такое слишком уж спокойное в нравственном смысле, что-то вроде
какой-то тайной, себе неведомой гордости. Впрочем, так буквально судить я
тогда, вероятно, не мог; это мне теперь кажется, что я тогда так судил, то
есть уже после события.
- Очень рад, что вы пришли, - сказал Крафт. - У меня есть одно письмо,
до вас относящееся. Мы здесь посидим, а потом пойдем ко мне.
Дергачев был среднего роста, широкоплеч, сильный брюнет с большой
бородой; во взгляде его видна была сметливость и во вс