ем сдержанность,
некоторая беспрерывная осторожность; хоть он больше молчал, но очевидно
управлял разговором. Физиономия Васина не очень поразила меня, хоть я слышал
о нем как о чрезмерно умном: белокурый, с светло-серыми большими глазами,
лицо очень открытое, но в то же время в нем что-то было как бы излишне
твердое; предчувствовалось мало сообщительности, но взгляд решительно умный,
умнее дергачевского, глубже, - умнее всех в комнате; впрочем, может быть, я
теперь все преувеличиваю. Из остальных я припоминаю всего только два лица из
всей этой молодежи: одного высокого смуглого человека, с черными бакенами,
много говорившего, лет двадцати семи, какого-то учителя или вроде того, и
еще молодого парня моих лет, в русской поддевке, - лицо со складкой,
молчаливое, из прислушивающихся. Он и оказался потом из крестьян.
- Нет, это не так надо ставить, - начал, очевидно возобновляя давешний
спор, учитель с черными бакенами, горячившийся больше всех, - про
математические доказательства я ничего не говорю, но это идея, которой я
готов верить и без математических доказательств...
- Подожди, Тихомиров, - громко перебил Дергачев, - вошедшие не
понимают. Это, видите ли, - вдруг обратился он ко мне одному (и признаюсь,
если он имел намерение обэкзаменовать во мне новичка или заставить меня
говорить, то прием был очень ловкий с его стороны; я тотчас это почувствовал
и приготовился), - это, видите ли, вот господин Крафт, довольно уже нам всем
известный и характером и солидностью убеждений. Он, вследствие весьма
обыкновенного факта, пришел к весьма необыкновенному заключению, которым
всех удивил. Он вывел, что русский народ есть народ второстепенный...
- Третьестепенный, - крикнул кто-то.
- ...второстепенный, которому предназначено послужить лить материалом
для более благородного племени, а не иметь своей самостоятельной роли в
судьбах человечества. Ввиду этого, может быть и справедливого, своего вывода
господин Крафт пришел к заключению, что всякая дальнейшая деятельность
всякого русского человека должна быть этой идеей парализована, так сказать,
у всех должны опуститься руки и...
- Позволь, Дергачев, это не так надо ставить, - опять подхватил с
нетерпением Тихомиров (Дергачев тотчас же уступил). - Ввиду того, что Крафт
сделал серьезные изучения, вывел выводы на основании физиологии, которые
признает математическими, и убил, может быть, года два на свою идею (которую
я бы принял преспокойно a priori), ввиду этого, то есть ввиду тревог и
серьезности Крафта, это дело представляется в виде феномена. Из всего
выходит вопрос, который Крафт понимать не может, и вот этим и надо заняться,
то есть непониманием Крафта, потому что это феномен. Надо разрешить,
принадлежит ли этот феномен клинике, как единичный случай, или есть
свойство, которое может нормально повторяться в других; это интересно в
видах уже общего дела. Про Россию я Крафту поверю и даже скажу, что,
пожалуй, и рад; если б эта идея была всеми усвоена, то развязала бы руки и
освободила многих от патриотического предрассудка...
- Я не из патриотизма, - сказал Крафт как бы с какой-то натугой. Все
эти дебаты были, кажется, ему неприятны.
- Патриотизм или нет, это можно оставить в стороне, - промолвил Васин,
очень молчавший.
- Но чем, скажите, вывод Крафта мог бы осла
некоторая беспрерывная осторожность; хоть он больше молчал, но очевидно
управлял разговором. Физиономия Васина не очень поразила меня, хоть я слышал
о нем как о чрезмерно умном: белокурый, с светло-серыми большими глазами,
лицо очень открытое, но в то же время в нем что-то было как бы излишне
твердое; предчувствовалось мало сообщительности, но взгляд решительно умный,
умнее дергачевского, глубже, - умнее всех в комнате; впрочем, может быть, я
теперь все преувеличиваю. Из остальных я припоминаю всего только два лица из
всей этой молодежи: одного высокого смуглого человека, с черными бакенами,
много говорившего, лет двадцати семи, какого-то учителя или вроде того, и
еще молодого парня моих лет, в русской поддевке, - лицо со складкой,
молчаливое, из прислушивающихся. Он и оказался потом из крестьян.
- Нет, это не так надо ставить, - начал, очевидно возобновляя давешний
спор, учитель с черными бакенами, горячившийся больше всех, - про
математические доказательства я ничего не говорю, но это идея, которой я
готов верить и без математических доказательств...
- Подожди, Тихомиров, - громко перебил Дергачев, - вошедшие не
понимают. Это, видите ли, - вдруг обратился он ко мне одному (и признаюсь,
если он имел намерение обэкзаменовать во мне новичка или заставить меня
говорить, то прием был очень ловкий с его стороны; я тотчас это почувствовал
и приготовился), - это, видите ли, вот господин Крафт, довольно уже нам всем
известный и характером и солидностью убеждений. Он, вследствие весьма
обыкновенного факта, пришел к весьма необыкновенному заключению, которым
всех удивил. Он вывел, что русский народ есть народ второстепенный...
- Третьестепенный, - крикнул кто-то.
- ...второстепенный, которому предназначено послужить лить материалом
для более благородного племени, а не иметь своей самостоятельной роли в
судьбах человечества. Ввиду этого, может быть и справедливого, своего вывода
господин Крафт пришел к заключению, что всякая дальнейшая деятельность
всякого русского человека должна быть этой идеей парализована, так сказать,
у всех должны опуститься руки и...
- Позволь, Дергачев, это не так надо ставить, - опять подхватил с
нетерпением Тихомиров (Дергачев тотчас же уступил). - Ввиду того, что Крафт
сделал серьезные изучения, вывел выводы на основании физиологии, которые
признает математическими, и убил, может быть, года два на свою идею (которую
я бы принял преспокойно a priori), ввиду этого, то есть ввиду тревог и
серьезности Крафта, это дело представляется в виде феномена. Из всего
выходит вопрос, который Крафт понимать не может, и вот этим и надо заняться,
то есть непониманием Крафта, потому что это феномен. Надо разрешить,
принадлежит ли этот феномен клинике, как единичный случай, или есть
свойство, которое может нормально повторяться в других; это интересно в
видах уже общего дела. Про Россию я Крафту поверю и даже скажу, что,
пожалуй, и рад; если б эта идея была всеми усвоена, то развязала бы руки и
освободила многих от патриотического предрассудка...
- Я не из патриотизма, - сказал Крафт как бы с какой-то натугой. Все
эти дебаты были, кажется, ему неприятны.
- Патриотизм или нет, это можно оставить в стороне, - промолвил Васин,
очень молчавший.
- Но чем, скажите, вывод Крафта мог бы осла