ать.
Примерно четверть часа спустя раздался в коридоре, у самой двери
Васина, громкий и развязный мужской голос. Кто-то схватился за ручку двери и
приотворил ее настолько, что можно было разглядеть в коридоре какого-то
высокого ростом мужчину, очевидно тоже и меня увидавшего и даже меня уже
рассматривавшего, но не входившего еще в комнату, а продолжавшего, через
весь коридор и держась за ручку, разговаривать с хозяйкой. Хозяйка
перекликалась с ним тоненьким и веселеньким голоском, и уж по голосу
слышалось, что посетитель ей давно знаком, уважаем ею и ценим, и как
солидный гость и как веселый господин. Веселый господин кричал и острил, но
дело шло только о том, что Васина нет дома, что он все никак не может
застать его, что это ему на роду написано и что он опять, как тогда,
подождет, и все это, без сомнения, казалось верхом остроумия хозяйке.
Наконец гость вошел, размахнув дверь на весь отлет.
Это был хорошо одетый господин, очевидно у лучшего портного, как
говорится, "по-барски", а между тем всего менее в нем имелось барского, и,
кажется, несмотря на значительное желание иметь. Он был не то что развязен,
а как-то натурально нахален, то есть все-таки менее обидно, чем нахал,
выработавший себя перед зеркалом. Волосы его, темно-русые с легкою проседью,
черные брови, большая борода и большие глаза не только не способствовали его
о характерности, но именно как бы придавали ему что-то общее, на всех
похожее. Этакий человек и смеется и готов смеяться, но вам почему-то с ним
никогда не весело. Со смешливого он быстро переходит на важный вид, с
важного на игривый или подмигивающий, но все это как-то раскидчиво и
беспричинно... Впрочем, нечего вперед описывать. Этого господина я потом
узнал гораздо больше и ближе, а потому поневоле представляю его теперь уже
более зазнамо, чем тогда, когда он отворил дверь и вошел в комнату. Однако и
теперь затруднился бы сказать о нем что-нибудь точное и определяющее, потому
что в этих людях главное - именно их незаконченность, раскидчивость и
неопределенность.
Он еще не успел и сесть, как мне вдруг померещилось, что это, должно
быть, отчим Васина, некий господин Стебельков, о котором я уже что-то
слышал, но до того мельком, что никак бы не мог сказать, что именно: помнил
только, что что-то нехорошее. Я знал, что Васин долго был сиротой под его
началом, но что давно уже вышел из-под его влияния, что и цели и интересы их
различны и что живут они совсем розно во всех отношениях. Запомнилось мне
тоже, что у этого Стебелькова был некоторый капитал и что он какой-то даже
спекулянт и вертун; одним словом, я уже, может быть, и знал про него
что-нибудь подробнее, но забыл. Он обмерил меня взглядом, не поклонившись
впрочем, поставил свою шляпу-цилиндр на стол перед диваном, стол властно
отодвинул ногой и не то что сел, а прямо развалился на диван, на котором я
не посмел сесть, так что тот затрещал, свесил ноги и, высоко подняв правый
носок своего лакированного сапога, стал им любоваться. Конечно, тотчас же
обернулся ко мне и опять обмерил меня своими большими, несколько
неподвижными глазами.
- Не застаю! - слегка кивнул он мне головой.
Я промолчал.
- Неаккуратен! Свои взгляды на дело. С Петербургской?
- То есть вы пришли с Петербургской? - переспросил я его.
-
Примерно четверть часа спустя раздался в коридоре, у самой двери
Васина, громкий и развязный мужской голос. Кто-то схватился за ручку двери и
приотворил ее настолько, что можно было разглядеть в коридоре какого-то
высокого ростом мужчину, очевидно тоже и меня увидавшего и даже меня уже
рассматривавшего, но не входившего еще в комнату, а продолжавшего, через
весь коридор и держась за ручку, разговаривать с хозяйкой. Хозяйка
перекликалась с ним тоненьким и веселеньким голоском, и уж по голосу
слышалось, что посетитель ей давно знаком, уважаем ею и ценим, и как
солидный гость и как веселый господин. Веселый господин кричал и острил, но
дело шло только о том, что Васина нет дома, что он все никак не может
застать его, что это ему на роду написано и что он опять, как тогда,
подождет, и все это, без сомнения, казалось верхом остроумия хозяйке.
Наконец гость вошел, размахнув дверь на весь отлет.
Это был хорошо одетый господин, очевидно у лучшего портного, как
говорится, "по-барски", а между тем всего менее в нем имелось барского, и,
кажется, несмотря на значительное желание иметь. Он был не то что развязен,
а как-то натурально нахален, то есть все-таки менее обидно, чем нахал,
выработавший себя перед зеркалом. Волосы его, темно-русые с легкою проседью,
черные брови, большая борода и большие глаза не только не способствовали его
о характерности, но именно как бы придавали ему что-то общее, на всех
похожее. Этакий человек и смеется и готов смеяться, но вам почему-то с ним
никогда не весело. Со смешливого он быстро переходит на важный вид, с
важного на игривый или подмигивающий, но все это как-то раскидчиво и
беспричинно... Впрочем, нечего вперед описывать. Этого господина я потом
узнал гораздо больше и ближе, а потому поневоле представляю его теперь уже
более зазнамо, чем тогда, когда он отворил дверь и вошел в комнату. Однако и
теперь затруднился бы сказать о нем что-нибудь точное и определяющее, потому
что в этих людях главное - именно их незаконченность, раскидчивость и
неопределенность.
Он еще не успел и сесть, как мне вдруг померещилось, что это, должно
быть, отчим Васина, некий господин Стебельков, о котором я уже что-то
слышал, но до того мельком, что никак бы не мог сказать, что именно: помнил
только, что что-то нехорошее. Я знал, что Васин долго был сиротой под его
началом, но что давно уже вышел из-под его влияния, что и цели и интересы их
различны и что живут они совсем розно во всех отношениях. Запомнилось мне
тоже, что у этого Стебелькова был некоторый капитал и что он какой-то даже
спекулянт и вертун; одним словом, я уже, может быть, и знал про него
что-нибудь подробнее, но забыл. Он обмерил меня взглядом, не поклонившись
впрочем, поставил свою шляпу-цилиндр на стол перед диваном, стол властно
отодвинул ногой и не то что сел, а прямо развалился на диван, на котором я
не посмел сесть, так что тот затрещал, свесил ноги и, высоко подняв правый
носок своего лакированного сапога, стал им любоваться. Конечно, тотчас же
обернулся ко мне и опять обмерил меня своими большими, несколько
неподвижными глазами.
- Не застаю! - слегка кивнул он мне головой.
Я промолчал.
- Неаккуратен! Свои взгляды на дело. С Петербургской?
- То есть вы пришли с Петербургской? - переспросил я его.
-