высадим!"
Угроза, кажется, подействовала: возня продолжалась еще минуту и потом
вдруг прекратилась - и в ту же самую минуту дверной крюк откинулся, и
Офенберг вылетел к нам, очевидно при некотором стороннем содействии.
"Что с вами, Офенберг?" - вскричали мы разом; но тот ни слова нам не
ответил и пробежал далее.
"Батюшка, Гуго Карлыч, за что вы его это так обработали?"
"Он знает", - отвечал Пекторалис, который и сам был обработан не хуже
Офенберга.
"Что бы он вам ни сделал, но все-таки... как же так можно?"
"А отчего же нельзя?"
"Как же так избить человека!"
"Отчего же нет? и он меня бил: мы на равных правилах сделали русскую
войну".
"Вы это называете русскою войною?"
"Ну да; я ему поставил такое условие: сделать русскую войну - и не
кричать".
"Да помилуйте, - говорим, - во-первых, что это такое за русская война
без крику? Это совсем вы выдумали что-то не русское".
"По мордам".
"Ну да что же "по мордам", - это ведь не одни русские по мордам
дерутся, а во-вторых, за что же вы это, однако, так друг друга
обеспокоили?"
"За что? он это знает", - отвечал Пекторалис. Этим двусмысленным
образом он ответил на всю трагическую суть своего положения, которое,
очевидно, имело для него много неприятного в своей неожиданности.
Вскоре же после этой русской войны двух немцев Пекторалис переехал в
город и, прощаясь со мною, сказал мне:
"Знаете, однако, я очень неприятно обманулся".
Догадываясь, чего может касаться дело, я промолчал, но Пекторалис
нагнулся к моему уху и прошептал:
"У Клариньки, однако, совсем нет такой железной волн, как я думал, и
она очень дурно смотрела за Офенбергом".
Уезжая, он жену, разумеется, взял с собою, но Офенберга не взял. Этот
бедняк оставался у нас до поправки здоровья, пострадавшего в русской
войне; но на Пекторалиса не жаловался, а только говорил, что никак не
может догадаться, за что воевал.
- "Позвал, - говорит, - меня, кричит: "Однако!" - а потом: "Становись,
говорит, и давай делать русскую войну; а если не будешь меня бить, - я
один тебя буду бить". Я долго терпел, а потом стал и его бить".
"И все за "однако"?"
"Больше ничего не слыхал и не знаю".
"Это ведь, однако, странно!"
"И, однако, больно-с", - отвечал Офенберг.
"А вы Кларе Павловне кур не строили [ухаживать, флиртовать (франц.)],
Офенберг?"
"То есть, ей-богу, ничего не строил".
"И ни в чем не виноваты?"
"Ей-богу, ни в чем".
Так это и осталось под некоторым сомнением: в какой мере был виноват
сей Иосиф (*15) за то, за что он пострадал, но что Пекторалис на сей раз
получил жестокий удар своей железной воле - это было несомненно, - и хотя
нехорошо и грешно радоваться чужому несчастью, но, откровенно вам
признаюсь, я был немножко доволен, что мой самонадеянный немец, убедись в
недостатке воли у самой Клары, получил такой неожиданный урок своему
самомнению.
Урок этот, конечно, должен был иметь на него свое влияние, но все-таки
он не сломал его железной воли, которой надлежало оборваться весьма
трагикомическим образом, но совершенно при другом роковом обстоятельстве,
когда у Пекторалиса зашла русская война с настоящим русским же человеком.
13
- Пекторалис имел достаточно воли, чтобы снесть неудовольствие, которое
причинило ему открытие недостатка большой воли в его супружеской половине.
К