оей не раздумаешь".
"Поеду я, - говорит, - к мужу".
"На что, мол, лучше этого, как честной женой быть, когда б, -
спрашиваю, - только он тебя принял?"
"Он, - говорит, - у меня добрый; я теперь вижу, что он всех добрей".
"Добрый-то, - отвечаю ей, - это хорошо, что он добрый; а скажи-ка ты
мне, давно ты его покинула-то?"
"А уж скоро, - говорит, - Домна Платоновна, как с год будет".
"Да вот, мол, видишь ты, с год уж тому прошло. Это тоже, - говорю, -
дамочка, время не малое".
"А что же, - спрашивает, - такое, Домна Платоновна, вы в этом
полагаете?"
"Да то, - говорю, - полагаю, что не завелась ли там на твое место тоже
какая-нибудь пирожная мастерица, горшечная пагубница".
"Я, - отвечает, - об этом, Домна Платоновна, и не подумала".
"То-то, мол, мать моя, и есть, что "_не подумала_". И все-то вот вы
так-то об этом не думаете!.. А надо думать. Когда б ты подумала-то да
рассудила, так, может быть, и много б чего с тобой не было".
Она таки тут ух как засмутилась! Заскребло, вижу, ее за сердчишко-то;
губенки свои этак кусает, да и произносит таково тихонечко: "Он, -
говорит, - мне кажется, совсем не такой был".
"Ах вы, - подумала я себе, - звери вы этакие капустные! Сами козами в
горах так и прыгают, а муж хоть и им негож, так и другой не трожь". Не
поверишь ты, как мне это всякий раз на них досадно бывает. "Прости-ка ты
меня, матушка, - сказала я ей тут-то, - а только речь твоя эта, на мой
згад, ни к чему даже не пристала. Что же, - говорю, - он, твой муж, за
такой за особенный, что ты говоришь: _не такой он_? Ни в жизнь мою никогда
я этому не поверю. Все, я думаю, и он такой же самый, как и все: костяной
да жильный. А ты бы, - говорю, - лучше бы вот так об этом сообразила, что
ты, женщиной бымши, себя не очень-то строго соблюла, а ему, - говорю, -
ничего это и в суд не поставится", - потому что ведь и в самом-то деле,
хоть и ты сам, ангел мой, сообрази: мужчина что сокол: он схватил,
встрепенулся, отряхнулся, да и опять лети, куда око глянет; а нашей сестре
вся и дорога, что от печи до порога. Наша сестра вашему брату все равно
что дураку волынка: поиграл да и кинул. Согласен ли ты с этой
справедливостью?
Ничего не возражаю.
А Домна Платоновна, спасибо ей, не дождавшись, моего ответа,
продолжает:
- Ну-с, вот и эта, милостивая моя государыня, наша Леканида Петровна,
после таких моих слов и говорит: "Я, - говорит, - Домна Платоновна, ничего
от мужа не скрою, во всем сама повинюсь и признаюсь: пусть он хоть голову
мою снимет".
"Ну, это, - отвечаю, - опять тоже, по-моему, не дело, потому что мало
ли какой грех был, но на что про то мужу сказывать. Что было, то прошло, а
слушать ему про это за большое удовольствие не будет. А ты скрепись и виду
не покажи".
"Ах, нет! - говорит, - ах, нет, я лгать не хочу".
"Мало, - говорю, - чего не хочешь! Сказывается: грех воровать, да
нельзя миновать".
"Нет, нет, нет, я не хочу, не хочу! Это грех обманывать".
Зарядила свое, да и баста.
"Я, - говорит, - прежде все опишу, и если он простит - получу ответ,
тогда и поеду".
"Ну, делай, мол, как знаешь; тебя, видно, милая, не научишь. Дивлюсь
только, - говорю, - одному, что какой это из вас такой новый завод пошел,
что на грех идете, вы тогда с мужьями не спрашиваетесь, а промолчать,
прости господи, о пакостях о своих - г
"Поеду я, - говорит, - к мужу".
"На что, мол, лучше этого, как честной женой быть, когда б, -
спрашиваю, - только он тебя принял?"
"Он, - говорит, - у меня добрый; я теперь вижу, что он всех добрей".
"Добрый-то, - отвечаю ей, - это хорошо, что он добрый; а скажи-ка ты
мне, давно ты его покинула-то?"
"А уж скоро, - говорит, - Домна Платоновна, как с год будет".
"Да вот, мол, видишь ты, с год уж тому прошло. Это тоже, - говорю, -
дамочка, время не малое".
"А что же, - спрашивает, - такое, Домна Платоновна, вы в этом
полагаете?"
"Да то, - говорю, - полагаю, что не завелась ли там на твое место тоже
какая-нибудь пирожная мастерица, горшечная пагубница".
"Я, - отвечает, - об этом, Домна Платоновна, и не подумала".
"То-то, мол, мать моя, и есть, что "_не подумала_". И все-то вот вы
так-то об этом не думаете!.. А надо думать. Когда б ты подумала-то да
рассудила, так, может быть, и много б чего с тобой не было".
Она таки тут ух как засмутилась! Заскребло, вижу, ее за сердчишко-то;
губенки свои этак кусает, да и произносит таково тихонечко: "Он, -
говорит, - мне кажется, совсем не такой был".
"Ах вы, - подумала я себе, - звери вы этакие капустные! Сами козами в
горах так и прыгают, а муж хоть и им негож, так и другой не трожь". Не
поверишь ты, как мне это всякий раз на них досадно бывает. "Прости-ка ты
меня, матушка, - сказала я ей тут-то, - а только речь твоя эта, на мой
згад, ни к чему даже не пристала. Что же, - говорю, - он, твой муж, за
такой за особенный, что ты говоришь: _не такой он_? Ни в жизнь мою никогда
я этому не поверю. Все, я думаю, и он такой же самый, как и все: костяной
да жильный. А ты бы, - говорю, - лучше бы вот так об этом сообразила, что
ты, женщиной бымши, себя не очень-то строго соблюла, а ему, - говорю, -
ничего это и в суд не поставится", - потому что ведь и в самом-то деле,
хоть и ты сам, ангел мой, сообрази: мужчина что сокол: он схватил,
встрепенулся, отряхнулся, да и опять лети, куда око глянет; а нашей сестре
вся и дорога, что от печи до порога. Наша сестра вашему брату все равно
что дураку волынка: поиграл да и кинул. Согласен ли ты с этой
справедливостью?
Ничего не возражаю.
А Домна Платоновна, спасибо ей, не дождавшись, моего ответа,
продолжает:
- Ну-с, вот и эта, милостивая моя государыня, наша Леканида Петровна,
после таких моих слов и говорит: "Я, - говорит, - Домна Платоновна, ничего
от мужа не скрою, во всем сама повинюсь и признаюсь: пусть он хоть голову
мою снимет".
"Ну, это, - отвечаю, - опять тоже, по-моему, не дело, потому что мало
ли какой грех был, но на что про то мужу сказывать. Что было, то прошло, а
слушать ему про это за большое удовольствие не будет. А ты скрепись и виду
не покажи".
"Ах, нет! - говорит, - ах, нет, я лгать не хочу".
"Мало, - говорю, - чего не хочешь! Сказывается: грех воровать, да
нельзя миновать".
"Нет, нет, нет, я не хочу, не хочу! Это грех обманывать".
Зарядила свое, да и баста.
"Я, - говорит, - прежде все опишу, и если он простит - получу ответ,
тогда и поеду".
"Ну, делай, мол, как знаешь; тебя, видно, милая, не научишь. Дивлюсь
только, - говорю, - одному, что какой это из вас такой новый завод пошел,
что на грех идете, вы тогда с мужьями не спрашиваетесь, а промолчать,
прости господи, о пакостях о своих - г