а умнее сказать, надо покориться".
Смотрю, слушает с плачем и - уж не сердится.
"Ничего, - говорю, - друг любезный, не поделаешь: не ты первая, не ты
будешь и последняя".
"Занять бы, - говорит, - Домна Платоновна, хоть рублей пятьдесят".
"Пятидесяти копеек, - говорю, - не займешь, а не то что пятидесяти
рублей - здесь не таковский город, а столица. Были у тебя пятьдесят рублей
в руках - точно, да не умела ты их брать", так что ж с тобой делать?"
Поплакала она и ушла. Было это как раз, помню, на Иоанна Рыльского, а
тут как раз через два дня живет-праздник: иконы Казанский божьей матери.
Так что-то мне в этот день ужасно как нездоровилось - с вечера я это к
одной купчихе на Охту ездила да, должно быть, простудилась на этом
каторжном перевозе, - ну, чувствую я себя, что нездорова; никуда я не
пошла: даже и у обедни не была; намазала себе нос салом и сижу на постели.
Гляжу, а Леканида Петровна моя ко мне жалует, без бурнусика, одним
платочком покрывшись.
"Здравствуйте, - говорит, - Домна Платоновна".
"Здравствуй, - говорю, - душечка. Что ты, - спрашиваю, - такая
неубранная?"
"Так, - говорит, - на минуту, - говорит, - выскочила", - а сама, вижу,
вся в лице меняется. Не плачет, знаешь, а то всполыхнет, то сбледнеет. Так
меня тут же как молонья мысль и прожгла: верно, говорю себе, чуть ли ее
Дисленьша не выгнала.
"Или, - спрашиваю, - что у вас с Дисленьшей вышло?" - а она это
дерг-дерг себя за губенку-то, и хочет, вижу, что-то сказать, и заминается.
"Говори, говори, матушка, что такое?"
"Я, - говорит, - Домна Платоновна, к вам". А я молчу.
"Как, - говорит, - вы, Домна Платоновна, поживаете?"
"Ничего, - говорю, - мой друг. Моя жизнь все одинаковая".
"А я... - говорит, - ах, я просто совсем с ног сбилася".
"Тоже, - говорю, - видно, и твое все еще одинаково?"
"Все то же самое, - говорит. - Я уж, - говорит, - всюду кидалася. Я уж,
кажется, всякий свой стыд позабыла; все ходила к богатым людям просить. В
Кузнечном переулке тут, говорили, один богач помогает бедным - у него
была; на Знаменской тоже была".
"Ну, и много же, - говорю, - от них вынесли?"
"По три целковых".
"Да и то, - говорю, - еще много. У меня, - говорю, - купец знакомый у
Пяти углов живет, так тот разменяет рубль на копейки и по копеечке в
воскресенье и раздает. "Все равно, - говорит, - сто добрых дел выходит
перед богом". Но чтоб пятьдесят рублей, как тебе нужно, - этого, - говорю,
- я думаю, во всем Петербурге и человека такого нет из богачей, чтобы
даром дал".
"Нет, - говорит, - говорят, есть".
"Кто ж это, мол, тебе говорил? Кто такого здесь видел?"
"Да одна дама мне говорила... Там у этого богача мы с нею в Кузнечном
вместе дожидали. Грек, говорит, один есть на Невском: тот много помогает".
"Как же это, - спрашиваю, - он за здорово живешь, что ли, помогает?"
"Так, - говорит, - так, просто так помогает. Домна Платонов на".
"Ну, уж это, - говорю, - ты мне, пожалуйста, этого лучше и не ври. Это,
- говорю, - сущий вздор".
"Да что же вы, - говорит, - спорите, когда эта дама сама про себя даже
рассказывала? Она шесть лет уж не живет с мужем, и всякий раз как пойду,
говорит, так пятьдесят рублей".
"Врет, - говорю, - тебе твоя знакомая дама".
"Нет, - говорит, - не врет".
"Врет, врет, - говорю, - и врет. Ни в жизнь этому не поверю, чтобы
мужчина женщине пять
Смотрю, слушает с плачем и - уж не сердится.
"Ничего, - говорю, - друг любезный, не поделаешь: не ты первая, не ты
будешь и последняя".
"Занять бы, - говорит, - Домна Платоновна, хоть рублей пятьдесят".
"Пятидесяти копеек, - говорю, - не займешь, а не то что пятидесяти
рублей - здесь не таковский город, а столица. Были у тебя пятьдесят рублей
в руках - точно, да не умела ты их брать", так что ж с тобой делать?"
Поплакала она и ушла. Было это как раз, помню, на Иоанна Рыльского, а
тут как раз через два дня живет-праздник: иконы Казанский божьей матери.
Так что-то мне в этот день ужасно как нездоровилось - с вечера я это к
одной купчихе на Охту ездила да, должно быть, простудилась на этом
каторжном перевозе, - ну, чувствую я себя, что нездорова; никуда я не
пошла: даже и у обедни не была; намазала себе нос салом и сижу на постели.
Гляжу, а Леканида Петровна моя ко мне жалует, без бурнусика, одним
платочком покрывшись.
"Здравствуйте, - говорит, - Домна Платоновна".
"Здравствуй, - говорю, - душечка. Что ты, - спрашиваю, - такая
неубранная?"
"Так, - говорит, - на минуту, - говорит, - выскочила", - а сама, вижу,
вся в лице меняется. Не плачет, знаешь, а то всполыхнет, то сбледнеет. Так
меня тут же как молонья мысль и прожгла: верно, говорю себе, чуть ли ее
Дисленьша не выгнала.
"Или, - спрашиваю, - что у вас с Дисленьшей вышло?" - а она это
дерг-дерг себя за губенку-то, и хочет, вижу, что-то сказать, и заминается.
"Говори, говори, матушка, что такое?"
"Я, - говорит, - Домна Платоновна, к вам". А я молчу.
"Как, - говорит, - вы, Домна Платоновна, поживаете?"
"Ничего, - говорю, - мой друг. Моя жизнь все одинаковая".
"А я... - говорит, - ах, я просто совсем с ног сбилася".
"Тоже, - говорю, - видно, и твое все еще одинаково?"
"Все то же самое, - говорит. - Я уж, - говорит, - всюду кидалася. Я уж,
кажется, всякий свой стыд позабыла; все ходила к богатым людям просить. В
Кузнечном переулке тут, говорили, один богач помогает бедным - у него
была; на Знаменской тоже была".
"Ну, и много же, - говорю, - от них вынесли?"
"По три целковых".
"Да и то, - говорю, - еще много. У меня, - говорю, - купец знакомый у
Пяти углов живет, так тот разменяет рубль на копейки и по копеечке в
воскресенье и раздает. "Все равно, - говорит, - сто добрых дел выходит
перед богом". Но чтоб пятьдесят рублей, как тебе нужно, - этого, - говорю,
- я думаю, во всем Петербурге и человека такого нет из богачей, чтобы
даром дал".
"Нет, - говорит, - говорят, есть".
"Кто ж это, мол, тебе говорил? Кто такого здесь видел?"
"Да одна дама мне говорила... Там у этого богача мы с нею в Кузнечном
вместе дожидали. Грек, говорит, один есть на Невском: тот много помогает".
"Как же это, - спрашиваю, - он за здорово живешь, что ли, помогает?"
"Так, - говорит, - так, просто так помогает. Домна Платонов на".
"Ну, уж это, - говорю, - ты мне, пожалуйста, этого лучше и не ври. Это,
- говорю, - сущий вздор".
"Да что же вы, - говорит, - спорите, когда эта дама сама про себя даже
рассказывала? Она шесть лет уж не живет с мужем, и всякий раз как пойду,
говорит, так пятьдесят рублей".
"Врет, - говорю, - тебе твоя знакомая дама".
"Нет, - говорит, - не врет".
"Врет, врет, - говорю, - и врет. Ни в жизнь этому не поверю, чтобы
мужчина женщине пять