моя немного пугливая
лошадь шарахнулась в сторону, и мы с кучером оба чуть не вылетели из санок.
И с этих пор это "что-то" так и пошло мелькать и шмыгать то за мною, то
передо мною: то исчезнет где-то в тени, то опять неожиданно выскочит на
повороте, перебежит освещенную луною улицу и опять испугает лошадь, которая
уже начала беситься и еще несколько раз нас чуть не выкинула. Понять нельзя,
что это за нежить мечется, и в заключение, только что я остановился у
подъезда моей квартиры, близ церкви св. Андрея, - это _"оно"_, эта нежить
опять словно тут и была... Но что же это такое? - А это был опять _он_,
опять мой интролигатор, и в том же самом растерзанном виде, и с тем же
кровавым потом на голой холодной груди... Ему, верно, не было холодно,
сердце насквозь горело.
Он теперь не кричал и не охал, а только не отставал от меня, точно моя
тень, и, как вы видите, не уступал даже для этого в быстроте моей лошади.
Куда его было деть? Прогнать - жестоко; пустить к себе?.. Но какой в
этом смысл? Ведь уже сказано, что я ему ничего не мог сделать, а он только
надоест... И притом - я, к стыду моему, был немножечко брезглив, а от него
так противно пахло этим кровавым потом.
Я так и не решил, что сделать, - вошел в переднюю, а он за мною; я в
кабинет, - а он сюда по пятам за мною... Видно, сюда ему был указан путь, и
я ему уже решил не мешать: мне вздумалось велеть напоить его чаем и потом
отослать его спать на кухню; но прежде чем я успел сказать об этом моему
человеку, тот начал мне сообщать, что ко мне заходил и мне оставил записку
Андрей Иванович Друкарт, один из весьма почтенных и деловых людей
генерал-губернаторского управления. Он состоял тогда чиновником особых
поручений при князе Васильчикове и очень недавно скончался в должности
седлецкого вице-губернатора, по которой принимал участие при окончательном
уничтожении унии.
Помимо служебной деловитости, Друкарт в те годы нашей жизни был
превосходный чтец в драматическом роде и даровитейший актер. Я не слыхал
никого, кто бы читал шекспировского Гамлета лучше, как читывал его Друкарт,
а гоголевского городничего в "Ревизоре" он исполнял, кажется, не хуже
покойного Ив. Ив. Сосницкого в наилучшую пору развития сценических сил этого
артиста.
Благодаря такого рода талантливости, покойный Друкарт исполнял не
только поручения князя, но имел временные порученния и от всевластной у нас
княгини. А княгине как раз в эту пору нужны были деньги для каких-то ее
благотворительных целей, и она поручила Друкарту устроить в городском театре
спектакль в пользу бедных.
Я тоже всегда читал, по общему мнению, довольно недурно и был
удовлетворительным актером; а потому при смете сценических сил, которые
должен был сгруппировать и распределить Друкарт, явился и я на счету.
Друкарт писал мне, что так как я и бывший тогда в Киеве стряпчим г.
Юров - оба одного роста и друг с другом схожи, то мы "непременно должны"
играть в предстоящем спектакле Добчинского и Бобчинского.
При моей тогдашней усталости и недосуге это было просто напасть, и я, с
негодованием отбросив письмо моего доброго приятеля, решил в уме встать
завтра как можно пораньше и прежде присутствия заехать в канцелярию
генерал-губернатора к Друкарту, с тем чтобы урезонить его освободить меня от
затевавшегося спектакля.
лошадь шарахнулась в сторону, и мы с кучером оба чуть не вылетели из санок.
И с этих пор это "что-то" так и пошло мелькать и шмыгать то за мною, то
передо мною: то исчезнет где-то в тени, то опять неожиданно выскочит на
повороте, перебежит освещенную луною улицу и опять испугает лошадь, которая
уже начала беситься и еще несколько раз нас чуть не выкинула. Понять нельзя,
что это за нежить мечется, и в заключение, только что я остановился у
подъезда моей квартиры, близ церкви св. Андрея, - это _"оно"_, эта нежить
опять словно тут и была... Но что же это такое? - А это был опять _он_,
опять мой интролигатор, и в том же самом растерзанном виде, и с тем же
кровавым потом на голой холодной груди... Ему, верно, не было холодно,
сердце насквозь горело.
Он теперь не кричал и не охал, а только не отставал от меня, точно моя
тень, и, как вы видите, не уступал даже для этого в быстроте моей лошади.
Куда его было деть? Прогнать - жестоко; пустить к себе?.. Но какой в
этом смысл? Ведь уже сказано, что я ему ничего не мог сделать, а он только
надоест... И притом - я, к стыду моему, был немножечко брезглив, а от него
так противно пахло этим кровавым потом.
Я так и не решил, что сделать, - вошел в переднюю, а он за мною; я в
кабинет, - а он сюда по пятам за мною... Видно, сюда ему был указан путь, и
я ему уже решил не мешать: мне вздумалось велеть напоить его чаем и потом
отослать его спать на кухню; но прежде чем я успел сказать об этом моему
человеку, тот начал мне сообщать, что ко мне заходил и мне оставил записку
Андрей Иванович Друкарт, один из весьма почтенных и деловых людей
генерал-губернаторского управления. Он состоял тогда чиновником особых
поручений при князе Васильчикове и очень недавно скончался в должности
седлецкого вице-губернатора, по которой принимал участие при окончательном
уничтожении унии.
Помимо служебной деловитости, Друкарт в те годы нашей жизни был
превосходный чтец в драматическом роде и даровитейший актер. Я не слыхал
никого, кто бы читал шекспировского Гамлета лучше, как читывал его Друкарт,
а гоголевского городничего в "Ревизоре" он исполнял, кажется, не хуже
покойного Ив. Ив. Сосницкого в наилучшую пору развития сценических сил этого
артиста.
Благодаря такого рода талантливости, покойный Друкарт исполнял не
только поручения князя, но имел временные порученния и от всевластной у нас
княгини. А княгине как раз в эту пору нужны были деньги для каких-то ее
благотворительных целей, и она поручила Друкарту устроить в городском театре
спектакль в пользу бедных.
Я тоже всегда читал, по общему мнению, довольно недурно и был
удовлетворительным актером; а потому при смете сценических сил, которые
должен был сгруппировать и распределить Друкарт, явился и я на счету.
Друкарт писал мне, что так как я и бывший тогда в Киеве стряпчим г.
Юров - оба одного роста и друг с другом схожи, то мы "непременно должны"
играть в предстоящем спектакле Добчинского и Бобчинского.
При моей тогдашней усталости и недосуге это было просто напасть, и я, с
негодованием отбросив письмо моего доброго приятеля, решил в уме встать
завтра как можно пораньше и прежде присутствия заехать в канцелярию
генерал-губернатора к Друкарту, с тем чтобы урезонить его освободить меня от
затевавшегося спектакля.