поправить мою эгоистическую рассеянность и
поставить на точку вида то, о чем всего пристойнее и всего нужнее было
думать и заботиться.
^TXI^U
Я должен был проехать по переулку, который идет к
генерал-губернаторскому дому от городского, или "царского", сада; здесь
тогда был очень старый и весьма запущенный (не знаю, существующий ли теперь)
дом, принадлежавший графам Браницким. Дом этот, одноэтажный, длинный, как
фабрика, и приземистый, как старопольский шляхетский будинок, имел ту
особенность, что он был выстроен по спуску, отчего один его конец лежал чуть
ли не на самой земле, тогда как другой, выравниваясь по горизонтальной
линии, высоко поднимался на какой-то насыпи, над которою было что-то вроде
карниза.
Все это, как сейчас увидим, имеет свое место и значение в нашей
истории.
Из семейства графов никто в этом доме не жил. Были, может быть, в нем
какие-нибудь апартаменты для их приезда, - я этого не знаю, но там в одном
из флигелей жил постоянно какой-то "пленипотент" Браницких, тоже,
разумеется, "пан", у которого была собака, кажется ублюдок из породы
бульдогов. Этот пес имел довольно необыкновенную - пеструю, совершенно
тигровую рубашку и любил в погожие дни лежать на гребне той высокой
завалины, по которой выравнилась над косогором линия дома, и любоваться
открывавшимся оттуда зрелищем. Этот наблюдатель был многим известен, и кто,
бывало, заметит его издали, тот почтительно перейдет поскорее на другую
сторону, а кто идет прямо у самого дома, тот этой собаки или вовсе не
заметит, а если взглянет и увидит его над самою своею головою, то испугается
и пошлет его владетелю более или менее хорошо оснащенное крылатое слово.
В тот день, который я описываю, пленипотентов полосатый пес был на
своем возвышенном месте и любовался природою. Я его не заметил или не
обратил на него внимания, во-первых, потому, что знал его, а во-вторых,
петому, что как раз в это самое время увидал на противоположном тротуаре
Друкарта и сошел, чтобы поговорить с ним о моих недосугах, мешавших моему
участию в спектакле.
Андрей Иванович был сверх обыкновения весел: он говорил, что обязан
этим расположением духа необыкновенно хорошей погоде, и рассказал мне при
этом анекдот - как хорошо она действует на душу.
- Я, - говорит, - спешу кончить следствие и нынче рано вызвал к допросу
убийцу и говорил с ним, а сам в это время брился и потом шутя спрашиваю его;
отчего он столько человек порезал, а меня не хотел зарезать моею же бритвою?
- А он отвечает: "Не знаю: нонче мне что-то рук кровянить не хочется".
И только что мы этак переболтнули, как вдруг раздался ужасающий вопль:
"Уй-уй... каркадыль!" и в ту же самую минуту на нас бросился и начал между
нами тереться... опять _он_ же - мой интролигатор.
Откуда он несся и куда стремился, попав по пути под "крокодила", я
тогда не знал, но вид его, в боренье с новым страхом, был еще жалостнее и
еще смешнее. При всем большом жидовском чинопочитании, он в ужасе лез под
старую, изношенную енотовую шубу Друкарта, которую тот сам называл "шубою из
енотовых пяток", и, вертя ее за подол, точно играл в кошку и мышку.
Мы оба расхохотались, а он все метался и кричал: "каркадыль!
каркадыль!" и метал отчаянные взоры на бульдога, который, нимало не
беспокоя
поставить на точку вида то, о чем всего пристойнее и всего нужнее было
думать и заботиться.
^TXI^U
Я должен был проехать по переулку, который идет к
генерал-губернаторскому дому от городского, или "царского", сада; здесь
тогда был очень старый и весьма запущенный (не знаю, существующий ли теперь)
дом, принадлежавший графам Браницким. Дом этот, одноэтажный, длинный, как
фабрика, и приземистый, как старопольский шляхетский будинок, имел ту
особенность, что он был выстроен по спуску, отчего один его конец лежал чуть
ли не на самой земле, тогда как другой, выравниваясь по горизонтальной
линии, высоко поднимался на какой-то насыпи, над которою было что-то вроде
карниза.
Все это, как сейчас увидим, имеет свое место и значение в нашей
истории.
Из семейства графов никто в этом доме не жил. Были, может быть, в нем
какие-нибудь апартаменты для их приезда, - я этого не знаю, но там в одном
из флигелей жил постоянно какой-то "пленипотент" Браницких, тоже,
разумеется, "пан", у которого была собака, кажется ублюдок из породы
бульдогов. Этот пес имел довольно необыкновенную - пеструю, совершенно
тигровую рубашку и любил в погожие дни лежать на гребне той высокой
завалины, по которой выравнилась над косогором линия дома, и любоваться
открывавшимся оттуда зрелищем. Этот наблюдатель был многим известен, и кто,
бывало, заметит его издали, тот почтительно перейдет поскорее на другую
сторону, а кто идет прямо у самого дома, тот этой собаки или вовсе не
заметит, а если взглянет и увидит его над самою своею головою, то испугается
и пошлет его владетелю более или менее хорошо оснащенное крылатое слово.
В тот день, который я описываю, пленипотентов полосатый пес был на
своем возвышенном месте и любовался природою. Я его не заметил или не
обратил на него внимания, во-первых, потому, что знал его, а во-вторых,
петому, что как раз в это самое время увидал на противоположном тротуаре
Друкарта и сошел, чтобы поговорить с ним о моих недосугах, мешавших моему
участию в спектакле.
Андрей Иванович был сверх обыкновения весел: он говорил, что обязан
этим расположением духа необыкновенно хорошей погоде, и рассказал мне при
этом анекдот - как хорошо она действует на душу.
- Я, - говорит, - спешу кончить следствие и нынче рано вызвал к допросу
убийцу и говорил с ним, а сам в это время брился и потом шутя спрашиваю его;
отчего он столько человек порезал, а меня не хотел зарезать моею же бритвою?
- А он отвечает: "Не знаю: нонче мне что-то рук кровянить не хочется".
И только что мы этак переболтнули, как вдруг раздался ужасающий вопль:
"Уй-уй... каркадыль!" и в ту же самую минуту на нас бросился и начал между
нами тереться... опять _он_ же - мой интролигатор.
Откуда он несся и куда стремился, попав по пути под "крокодила", я
тогда не знал, но вид его, в боренье с новым страхом, был еще жалостнее и
еще смешнее. При всем большом жидовском чинопочитании, он в ужасе лез под
старую, изношенную енотовую шубу Друкарта, которую тот сам называл "шубою из
енотовых пяток", и, вертя ее за подол, точно играл в кошку и мышку.
Мы оба расхохотались, а он все метался и кричал: "каркадыль!
каркадыль!" и метал отчаянные взоры на бульдога, который, нимало не
беспокоя