сть...
- Закон... в невозможность... меня просит! - как бы вслух подумал
митрополит и вдруг неожиданно перевел глаза на интролигатора, который,
страшно беспокоясь, стоял немного поодаль перед ним в согбенной позе...
Слабые веки престарелого владыки опустились и опять поднялись, и нижняя
челюсть задвигалась.
- А? что же мне с тобою делать, жид! - протянул он и добавил
вопросительно: - а? Ишь ты, какой дурак!
Дергавшийся на месте интролигатор, заслышав обращенное к нему слово,
так и рухнулся на землю и пошел извиваться, рыдая и лепеча опять: "Иешу!
Иешу! Ганоцри! Ганоцри!"
- Что ты, глупый, кричишь? - проговорил митрополит.
- Ой, васе... ой, васе... васе высокопреосвященство... коли же... коли
же никто... никто... як ви...
- Неправда; никто как бог, а не я, - глупый - ты!
- Ой, бог, ой, бог... Ой, Иешу, Иешу...
- Зачем говоришь Иешу? - скажи: господи Иисусе Христе!
- Ой, коли же... господи, ой, Сусе Хриште... Ой, ой, дай мине... дай
мине, гошподин... гошподи... дай мое детко!
- Ну, вот так!.. Глупый...
- Он до безумия измучен, владыка, и... удивительно, как он еще
держится, - поддержал тут Друкарт.
Митрополит вздохнул и тихо протянул с задушевностью в голосе:
- Любы николи же ослабевает, - опять поднял глаза к птичкам и вдруг как
бы им сказал:
- Не достоин он крещения... отослать его в прием, - и с этим он в то же
самое мгновение повернулся и ушел в свои покои.
Апелляции на этот _владычный суд_ не было, и все были довольны, как
истинно "смиреннейший" первосвятитель стал вверху всех положений.
"Недостойного" крещения хитреца привели в прием и забрили, а ребенка отдали
его отцу. Их счастьем и радостью любоваться было некогда; забритый же
наемщик, сколько мне помнится, после приема окрестился: он не захотел
потерять хорошей крестной матери и тех тридцати рублей, которые тогда
давались каждому новокрещенцу-еврею...
Значит, и с этой стороны потери не было, и я на этом мог бы и окончить
свой рассказ, если бы к нему не принадлежал особый, весьма замечательный
эпилог.
^TXIX^U
(ГЛАВА ВМЕСТО ЭПИЛОГА)
С прекращением Крымской войны и возникновением гласности и новых
течений в литературе немало молодых людей оставили службу и пустились искать
занятий при частных делах, которых тогда вдруг развернулось довольно много.
Этим движением был увлечен и я.
Мне привелось примкнуть к операциям одного английского торгового дома,
по делам которого я около трех лет был в беспрестанных разъездах.
Останавливаясь, как требовали дела, то в одном, то в другом месте,
иногда довольно подолгу, я в свободное время много читал и покупал
интересовавших меня старых и новых сочинений. Так, купив раз на ярмарке у
ворот Троице-Сергиевой лавры сочинения Вольтера, я заинтересовался нападками
этого писателя на библию. Что это в самом деле: как и _на чем_ могло быть
написано Моисеем Пятокнижие, _каким способом_ мог быть истолчен в порошок
золотой телец, когда золото в порошок не толчется, и тому подобные вопросы
смущали меня и заставляли искать на них удовлетворительного, резонного
решения.
Мне захотелось во что бы то ни стало достать и прочесть так называемые
"Иудейские письма к господину Вольтеру", давно разошедшееся русское издание,
которое составляет библиографическую редкость.
- Закон... в невозможность... меня просит! - как бы вслух подумал
митрополит и вдруг неожиданно перевел глаза на интролигатора, который,
страшно беспокоясь, стоял немного поодаль перед ним в согбенной позе...
Слабые веки престарелого владыки опустились и опять поднялись, и нижняя
челюсть задвигалась.
- А? что же мне с тобою делать, жид! - протянул он и добавил
вопросительно: - а? Ишь ты, какой дурак!
Дергавшийся на месте интролигатор, заслышав обращенное к нему слово,
так и рухнулся на землю и пошел извиваться, рыдая и лепеча опять: "Иешу!
Иешу! Ганоцри! Ганоцри!"
- Что ты, глупый, кричишь? - проговорил митрополит.
- Ой, васе... ой, васе... васе высокопреосвященство... коли же... коли
же никто... никто... як ви...
- Неправда; никто как бог, а не я, - глупый - ты!
- Ой, бог, ой, бог... Ой, Иешу, Иешу...
- Зачем говоришь Иешу? - скажи: господи Иисусе Христе!
- Ой, коли же... господи, ой, Сусе Хриште... Ой, ой, дай мине... дай
мине, гошподин... гошподи... дай мое детко!
- Ну, вот так!.. Глупый...
- Он до безумия измучен, владыка, и... удивительно, как он еще
держится, - поддержал тут Друкарт.
Митрополит вздохнул и тихо протянул с задушевностью в голосе:
- Любы николи же ослабевает, - опять поднял глаза к птичкам и вдруг как
бы им сказал:
- Не достоин он крещения... отослать его в прием, - и с этим он в то же
самое мгновение повернулся и ушел в свои покои.
Апелляции на этот _владычный суд_ не было, и все были довольны, как
истинно "смиреннейший" первосвятитель стал вверху всех положений.
"Недостойного" крещения хитреца привели в прием и забрили, а ребенка отдали
его отцу. Их счастьем и радостью любоваться было некогда; забритый же
наемщик, сколько мне помнится, после приема окрестился: он не захотел
потерять хорошей крестной матери и тех тридцати рублей, которые тогда
давались каждому новокрещенцу-еврею...
Значит, и с этой стороны потери не было, и я на этом мог бы и окончить
свой рассказ, если бы к нему не принадлежал особый, весьма замечательный
эпилог.
^TXIX^U
(ГЛАВА ВМЕСТО ЭПИЛОГА)
С прекращением Крымской войны и возникновением гласности и новых
течений в литературе немало молодых людей оставили службу и пустились искать
занятий при частных делах, которых тогда вдруг развернулось довольно много.
Этим движением был увлечен и я.
Мне привелось примкнуть к операциям одного английского торгового дома,
по делам которого я около трех лет был в беспрестанных разъездах.
Останавливаясь, как требовали дела, то в одном, то в другом месте,
иногда довольно подолгу, я в свободное время много читал и покупал
интересовавших меня старых и новых сочинений. Так, купив раз на ярмарке у
ворот Троице-Сергиевой лавры сочинения Вольтера, я заинтересовался нападками
этого писателя на библию. Что это в самом деле: как и _на чем_ могло быть
написано Моисеем Пятокнижие, _каким способом_ мог быть истолчен в порошок
золотой телец, когда золото в порошок не толчется, и тому подобные вопросы
смущали меня и заставляли искать на них удовлетворительного, резонного
решения.
Мне захотелось во что бы то ни стало достать и прочесть так называемые
"Иудейские письма к господину Вольтеру", давно разошедшееся русское издание,
которое составляет библиографическую редкость.