до, чтобы
одной перед другой похвастать: какая кого в свою веру поймала. Всякая дрянь
нынче их этою глупою потехою пользуется: "я, дескать, уверовал - дайте
поесть", а вы студент, - вам это стыдно".
Я говорю:
"Мне это все равно, - я религии не признаю; а если можете пять рублей
мне занять, так я поеду, потому что она мне сулила дать школу".
Он говорит:
"Нате вам пять рублей, а школы она вам не даст, а если даст, так вас
оттуда скоро выгонит".
А когда я хотел расспросить, отчего не даст? - Он вдруг закашлялся и
говорит:
"Ну вас совсем! Если вы такой бестолковый, - ступайте куда хотите: у
меня чахотка; а вы... ничего не понимаете".
Шерамур взял пять рублей и отправился к месту своего призвания, где его
осетили трагикомические случайности, которые имели на него роковое влияние и
довели его до эмиграции.
^TГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ^U
Во-первых, его не ждали и, как художник отгадал, - не желали видеть в
имении, куда он явился не то педагогом, не то Эмилем. Встречен он был сухо,
как человек никому не нужный; даже помещения ему не дали, и благодетельницы
своей графини он не видал. В этом, по его словам, был виноват тот же враг
студентов, буфетчик, способный за три целковых отравить кого угодно. Он сбил
Шерамура сначала в чулан при конторе, а потом в каморку при прачечной. У его
выломанного порога была ямина, а под окном зольная куча, на которую
выбрасывали из кухни всякую нечисть, и тут, как говорил Шерамур, постоянно
"ходили пешком три вороны и чьи-то птичьи кишки таскали". В самой же храмине
здесь была такая жара и духота, что Шерамур, к великому своему удивлению и
благополучию, - тяжко заболел: у него сделался карбункул, который он
называл: злой чирей. Ему не дали умереть и прислали к нему фельдшера -
молодого еврея, который здесь тоже был и врачом и религиозным Эмилем:
графиня его второй год воспитывала к христианству. Главный труд обращения
его уже был окончен, и по осени он назначался на короткое время на выставку
в религиозные салоны Петербурга, а оттуда к отсылке за границу для крещения
по наилучшему образцу какой-то из неизвестных сект. Еврей был такой же
горький человек, как Шерамур, - он был вырван из солдатчины благодаря тому,
что решился оказать склонность к христианству. Он уже второй год жил здесь
неизвестно по какому праву и, чувствуя свое рискованное положение, пел
стишки и читал "трактатцы", - но он был, разумеется, гораздо находчивее
Шерамура и сделал ему важную услугу - спас ему жизнь.
Шерамур лежал без всякого присмотра - его дверь часто некому было
затворить, и вороны заходили к нему пешком даже в самую комнату, но фельдшер
нашел, что случай этот достоин иного внимания. Он доложил о больном графине
и удостоверил ее, что болезнь опасна, но не заразительна. Он знал, что это
был для нее бенефисный случай: она сейчас же пришла с книжечками и флаконом
разведенной водою мадеры и читала Шерамуру о спасении верою. Он ничего не
понял, а она ушла, оставив ему трактатцы, но флакон унесла. Еврей ему сделал
выговор:
- Что вам такого, - говорит, - понимать, - спросит: "погиб?" -
говорите: "погиб", - а если "спасен", так "спасен".
- А что это значит? - добивался Шерамур.
- Ничего не значит, - один разговор, а за то вам будут хорошую пищу
присылать и мадеры, - а вы еще слабы. - Он взял оставленные трактаты,
одной перед другой похвастать: какая кого в свою веру поймала. Всякая дрянь
нынче их этою глупою потехою пользуется: "я, дескать, уверовал - дайте
поесть", а вы студент, - вам это стыдно".
Я говорю:
"Мне это все равно, - я религии не признаю; а если можете пять рублей
мне занять, так я поеду, потому что она мне сулила дать школу".
Он говорит:
"Нате вам пять рублей, а школы она вам не даст, а если даст, так вас
оттуда скоро выгонит".
А когда я хотел расспросить, отчего не даст? - Он вдруг закашлялся и
говорит:
"Ну вас совсем! Если вы такой бестолковый, - ступайте куда хотите: у
меня чахотка; а вы... ничего не понимаете".
Шерамур взял пять рублей и отправился к месту своего призвания, где его
осетили трагикомические случайности, которые имели на него роковое влияние и
довели его до эмиграции.
^TГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ^U
Во-первых, его не ждали и, как художник отгадал, - не желали видеть в
имении, куда он явился не то педагогом, не то Эмилем. Встречен он был сухо,
как человек никому не нужный; даже помещения ему не дали, и благодетельницы
своей графини он не видал. В этом, по его словам, был виноват тот же враг
студентов, буфетчик, способный за три целковых отравить кого угодно. Он сбил
Шерамура сначала в чулан при конторе, а потом в каморку при прачечной. У его
выломанного порога была ямина, а под окном зольная куча, на которую
выбрасывали из кухни всякую нечисть, и тут, как говорил Шерамур, постоянно
"ходили пешком три вороны и чьи-то птичьи кишки таскали". В самой же храмине
здесь была такая жара и духота, что Шерамур, к великому своему удивлению и
благополучию, - тяжко заболел: у него сделался карбункул, который он
называл: злой чирей. Ему не дали умереть и прислали к нему фельдшера -
молодого еврея, который здесь тоже был и врачом и религиозным Эмилем:
графиня его второй год воспитывала к христианству. Главный труд обращения
его уже был окончен, и по осени он назначался на короткое время на выставку
в религиозные салоны Петербурга, а оттуда к отсылке за границу для крещения
по наилучшему образцу какой-то из неизвестных сект. Еврей был такой же
горький человек, как Шерамур, - он был вырван из солдатчины благодаря тому,
что решился оказать склонность к христианству. Он уже второй год жил здесь
неизвестно по какому праву и, чувствуя свое рискованное положение, пел
стишки и читал "трактатцы", - но он был, разумеется, гораздо находчивее
Шерамура и сделал ему важную услугу - спас ему жизнь.
Шерамур лежал без всякого присмотра - его дверь часто некому было
затворить, и вороны заходили к нему пешком даже в самую комнату, но фельдшер
нашел, что случай этот достоин иного внимания. Он доложил о больном графине
и удостоверил ее, что болезнь опасна, но не заразительна. Он знал, что это
был для нее бенефисный случай: она сейчас же пришла с книжечками и флаконом
разведенной водою мадеры и читала Шерамуру о спасении верою. Он ничего не
понял, а она ушла, оставив ему трактатцы, но флакон унесла. Еврей ему сделал
выговор:
- Что вам такого, - говорит, - понимать, - спросит: "погиб?" -
говорите: "погиб", - а если "спасен", так "спасен".
- А что это значит? - добивался Шерамур.
- Ничего не значит, - один разговор, а за то вам будут хорошую пищу
присылать и мадеры, - а вы еще слабы. - Он взял оставленные трактаты,