х и забрали.
- Куда?
- В часть.
- Выпустили?
- Да; на другой день пристав приехал, расспросил обо мне и послал к
графине: действительно ли я с нею? Оттуда дворник их знакомого художника
прислал, тот поручился, меня и отпустили. А у мужика там, в части, рубль
пропал. Он после сказал мне: "Зто твоя вина, - я за тебя заключался, - ты
должен мне воротить", - я отдал...
- Вы, значит, на него не сердились?
- Нет, да ведь он умен, он мне сказал: "Я бы, говорит, от тебя и не
бежал, да боялся, что у тебя вумственпые книжки есть. А то, сделай милость,
буду на угощении благодарен". Чай с ним вместе пили. Отличный мужик. "А если
еще остача есть, говорит, купи моим детькам пряничного конька да рыбнику. Я
свезу - скажу: дядька прислал, - детьки малые рады будут". Хороший мужик. Мы
поцеловались.
- Значит, он вас до грошика обобрал?
- Я сам отдал.
- А зачем?
- Отдал, да и все,
- А сами куда и с чем пошли?
Шерамур только рукой махнул.
- Тут, - говорит, - у меня началась самая тяжкая пора, я едва рассудок
не потерял.
- Отчего же собственно?
- От ужасного божества... беда что такое было.
- Верно, опять графиня?
- Да; и другие, - если бы англичанка моего этого спасения верою не
подкургузила, так я погиб бы от святости.
- Валяйте, валяйте, - говорю, - разве можно на таком интересном месте
останавливаться: сказывайте, что такое было?
^TГЛАВА ДЕСЯТАЯ^U
В московском доме графини, где она провела сутки и уехала далее,
по-видимому совсем позабыв о Шерамуре п не сделав на его счет никаких
распоряжений, он нашел того профессора живописи, который за него поручился.
Это был единственный человек, к которому наш герои мог обратиться в
своем положении. Он так и сделал. Считая имена недостойными человеческого
внимания пустяками, Шерамур не знал, как звали художника, но, по его словам,
это. был человек пожилой и больной. Он жил со своим семейством, занимая один
из флигелей в доме графа, который считал себя покровителем какого-то
московского художественного учреждения. Остальной дом был пуст и оберегался
одним старым лакеем. Лакей этот питал какие-то особенные чувства к
профессору и свел к нему Шерамура. Тот выслушал чудака и говорит:
- По-моему, вам не стоит за графиней ехать.
- Я, - говорит Шерамур, - спросил, отчего? А он не отвечает. Большущее
что-то пишет и все помазикает кистями и отскочит: высматривает.
"Я, - говорит, - не советую... - И опять мазикает. - Графиня, я
думаю... вами тяготится".
"Сама, - говорю, - пригласила".
"Это ничего. - И опять помазикал, отскочил и смотрит в кулак на
картину, и говорит: - Это ей все равно; они люди особенные, у них это
ничего-с",
И еще помазикал, помазикал, а потом положил свои снасти, закурил
трубочку и сел против картины.
"Вы, - спрашивает, - "Эмиля" Руссо читали?"
"Не читал, а слышал: опыт какой-то делали - воспитать человека".
"Вот, вот, вот! - вот и вы на этот опыт взяты: вы лучше удирайте".
"А что она мне сделает?"
"Да нехорошо, - говорит, - с ними возиться. Ведь ей делать нечего - вот
ее забота. Ее отец, бывало, для собственной потехи все лечил собственных
людей, а эта от нечего делать для своей потехи всех ко спасению зовет.
Только жаль - собственных людей у них теперь нет, все искать на
- Куда?
- В часть.
- Выпустили?
- Да; на другой день пристав приехал, расспросил обо мне и послал к
графине: действительно ли я с нею? Оттуда дворник их знакомого художника
прислал, тот поручился, меня и отпустили. А у мужика там, в части, рубль
пропал. Он после сказал мне: "Зто твоя вина, - я за тебя заключался, - ты
должен мне воротить", - я отдал...
- Вы, значит, на него не сердились?
- Нет, да ведь он умен, он мне сказал: "Я бы, говорит, от тебя и не
бежал, да боялся, что у тебя вумственпые книжки есть. А то, сделай милость,
буду на угощении благодарен". Чай с ним вместе пили. Отличный мужик. "А если
еще остача есть, говорит, купи моим детькам пряничного конька да рыбнику. Я
свезу - скажу: дядька прислал, - детьки малые рады будут". Хороший мужик. Мы
поцеловались.
- Значит, он вас до грошика обобрал?
- Я сам отдал.
- А зачем?
- Отдал, да и все,
- А сами куда и с чем пошли?
Шерамур только рукой махнул.
- Тут, - говорит, - у меня началась самая тяжкая пора, я едва рассудок
не потерял.
- Отчего же собственно?
- От ужасного божества... беда что такое было.
- Верно, опять графиня?
- Да; и другие, - если бы англичанка моего этого спасения верою не
подкургузила, так я погиб бы от святости.
- Валяйте, валяйте, - говорю, - разве можно на таком интересном месте
останавливаться: сказывайте, что такое было?
^TГЛАВА ДЕСЯТАЯ^U
В московском доме графини, где она провела сутки и уехала далее,
по-видимому совсем позабыв о Шерамуре п не сделав на его счет никаких
распоряжений, он нашел того профессора живописи, который за него поручился.
Это был единственный человек, к которому наш герои мог обратиться в
своем положении. Он так и сделал. Считая имена недостойными человеческого
внимания пустяками, Шерамур не знал, как звали художника, но, по его словам,
это. был человек пожилой и больной. Он жил со своим семейством, занимая один
из флигелей в доме графа, который считал себя покровителем какого-то
московского художественного учреждения. Остальной дом был пуст и оберегался
одним старым лакеем. Лакей этот питал какие-то особенные чувства к
профессору и свел к нему Шерамура. Тот выслушал чудака и говорит:
- По-моему, вам не стоит за графиней ехать.
- Я, - говорит Шерамур, - спросил, отчего? А он не отвечает. Большущее
что-то пишет и все помазикает кистями и отскочит: высматривает.
"Я, - говорит, - не советую... - И опять мазикает. - Графиня, я
думаю... вами тяготится".
"Сама, - говорю, - пригласила".
"Это ничего. - И опять помазикал, отскочил и смотрит в кулак на
картину, и говорит: - Это ей все равно; они люди особенные, у них это
ничего-с",
И еще помазикал, помазикал, а потом положил свои снасти, закурил
трубочку и сел против картины.
"Вы, - спрашивает, - "Эмиля" Руссо читали?"
"Не читал, а слышал: опыт какой-то делали - воспитать человека".
"Вот, вот, вот! - вот и вы на этот опыт взяты: вы лучше удирайте".
"А что она мне сделает?"
"Да нехорошо, - говорит, - с ними возиться. Ведь ей делать нечего - вот
ее забота. Ее отец, бывало, для собственной потехи все лечил собственных
людей, а эта от нечего делать для своей потехи всех ко спасению зовет.
Только жаль - собственных людей у них теперь нет, все искать на