ю, о чем вы говорите.
- Ко мне раз поп пришел, когда я ребят учу: "Ну, говорит, отвечай, что
хранилось в ковчеге завета!" Мальчик говорит: "расцветший жезл Аваронов,
чашка с манной кашей и скрыжи". - "А что на скрыжах?" - "Заповеди", - и все
отвечал. А поп вдруг говорил, говорил о чем-то и спрашивает: "А почему сие
важно в-пятых?" Мальчонке не знает, и я не знаю: почему сие важно в-пятых.
Он говорит: "Детки! вот каков ваш наставник - сам не знает: почему сие важно
в-пятых?" Все и стали смеяться.
- Ученики ваши?
- Ребятишки отцам рассказали: "Учитель, мол, питерский, а не знает:
почему сие важно в-пятых? Батюшка спросил, а он и ничего". А отцы и рады:
"какой это, подхватили, учитель, это - дурак. Мы детей к нему не пустим, а к
графинюшке пустим: если покосец даст покосить - пусть тогда ребятки к ней
ходят, поют, ништо, худого нет". Я так и остался.
- Ни при чем?
- Да, так ходил, думал до осени, но тут... подвернулось...
- Новая история?
- Да, из-за пустого лакомства.
Понятно, нетерпение знать: как и какая сладость сей жизни соблазнила
Шерамура? Почему сие было важно в-пятых?
Дело это содержалось в англичанке.
^TГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ^U
Пожилая дама, о которой заходит речь, была особа, описания которых не
терпит английская литература, но которых зато с любовью разработывает
французская. Смелейшие из английских писателей едва касаются одной стороны -
их ипокритства, но Тэн обнаружил и другие свойства этих тартюфок. Их вкус
мало разборчив, их выбор падает на то, что менее афиширует. В большинстве
случаев это бывает собственный кучер или собственный лакей. Внешняя
фешионабельность и гадкая связь идут, ничего не нарушая и ничему не
препятствуя. Если нет собственного кучера и лакея, тогда хорош и
католический монах. Эти лица пользуются очень хорошею репутациею во многих
отношениях, особенно со стороны скромности. Вообще английский культ дорожит
в таких обстоятельствах скромностью субъекта и таким его положением, которое
исключало бы всякое подозрение. Шерамур был в этом роде. Но тут дело было
несколько лучше: по тонким навыкам старой эксцентрички Шерамур ей даже
нравился. Она была свободна от русских предрассудков и не смотрела на него
презрительными глазами, какими глядела "мизантропка", опрокидывающая свою
ипохондрию, или ее камеристки, этот безвкуснейший род женщин в целой
вселенной. Крепкий, кругленький, точно выточенный торс маленького Шерамура,
его античные ручки, огневые черные глаза и неимоверно сильная
растительность, выражавшаяся смолевыми кудрями и волнистою бородою,
производили на нее впечатление сколько томное, столько же и беспокоящее. Он
представлялся ей маленьким гномом, который покинул темные недра гор, чтобы
изведать привязанность, - и это ничего, что он мал, но он крепок, как
молодой осленок, о котором в библии так хорошо рассказано, как упруги его
ноги и силен его хребет, - как бодро он несется и как неутомимо прыгает. Она
знала в этом толк. Притом он был franc novice {Добровольный послушник
(франц.).} - это возбуждало ее опытное любопытство, и, наконец, он молчалив
и совершенно не подозрителен.
И вот мало-помалу, приучив его к себе во время его болезни, англичанка
не оставляла его своим вниманием и тогда, когда он очутился без дела и без
призора за то, что не знал: "почему
- Ко мне раз поп пришел, когда я ребят учу: "Ну, говорит, отвечай, что
хранилось в ковчеге завета!" Мальчик говорит: "расцветший жезл Аваронов,
чашка с манной кашей и скрыжи". - "А что на скрыжах?" - "Заповеди", - и все
отвечал. А поп вдруг говорил, говорил о чем-то и спрашивает: "А почему сие
важно в-пятых?" Мальчонке не знает, и я не знаю: почему сие важно в-пятых.
Он говорит: "Детки! вот каков ваш наставник - сам не знает: почему сие важно
в-пятых?" Все и стали смеяться.
- Ученики ваши?
- Ребятишки отцам рассказали: "Учитель, мол, питерский, а не знает:
почему сие важно в-пятых? Батюшка спросил, а он и ничего". А отцы и рады:
"какой это, подхватили, учитель, это - дурак. Мы детей к нему не пустим, а к
графинюшке пустим: если покосец даст покосить - пусть тогда ребятки к ней
ходят, поют, ништо, худого нет". Я так и остался.
- Ни при чем?
- Да, так ходил, думал до осени, но тут... подвернулось...
- Новая история?
- Да, из-за пустого лакомства.
Понятно, нетерпение знать: как и какая сладость сей жизни соблазнила
Шерамура? Почему сие было важно в-пятых?
Дело это содержалось в англичанке.
^TГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ^U
Пожилая дама, о которой заходит речь, была особа, описания которых не
терпит английская литература, но которых зато с любовью разработывает
французская. Смелейшие из английских писателей едва касаются одной стороны -
их ипокритства, но Тэн обнаружил и другие свойства этих тартюфок. Их вкус
мало разборчив, их выбор падает на то, что менее афиширует. В большинстве
случаев это бывает собственный кучер или собственный лакей. Внешняя
фешионабельность и гадкая связь идут, ничего не нарушая и ничему не
препятствуя. Если нет собственного кучера и лакея, тогда хорош и
католический монах. Эти лица пользуются очень хорошею репутациею во многих
отношениях, особенно со стороны скромности. Вообще английский культ дорожит
в таких обстоятельствах скромностью субъекта и таким его положением, которое
исключало бы всякое подозрение. Шерамур был в этом роде. Но тут дело было
несколько лучше: по тонким навыкам старой эксцентрички Шерамур ей даже
нравился. Она была свободна от русских предрассудков и не смотрела на него
презрительными глазами, какими глядела "мизантропка", опрокидывающая свою
ипохондрию, или ее камеристки, этот безвкуснейший род женщин в целой
вселенной. Крепкий, кругленький, точно выточенный торс маленького Шерамура,
его античные ручки, огневые черные глаза и неимоверно сильная
растительность, выражавшаяся смолевыми кудрями и волнистою бородою,
производили на нее впечатление сколько томное, столько же и беспокоящее. Он
представлялся ей маленьким гномом, который покинул темные недра гор, чтобы
изведать привязанность, - и это ничего, что он мал, но он крепок, как
молодой осленок, о котором в библии так хорошо рассказано, как упруги его
ноги и силен его хребет, - как бодро он несется и как неутомимо прыгает. Она
знала в этом толк. Притом он был franc novice {Добровольный послушник
(франц.).} - это возбуждало ее опытное любопытство, и, наконец, он молчалив
и совершенно не подозрителен.
И вот мало-помалу, приучив его к себе во время его болезни, англичанка
не оставляла его своим вниманием и тогда, когда он очутился без дела и без
призора за то, что не знал: "почему