ее?
- Убежал за границу.
- Из-за этого?
- Нет; поп подбавил: когда графиня его позвала сочинять, что нигилисты
в дом врываются и чтобы скорее становой приезжал, поп что-то приписал, будто
я не признаю: "почему сие важно в-пятых?" Фельдшер это узнал и говорит мне:
что это такое - "почему сие важно в-пятых?"
Я говорю: "Не знаю".
"Может быть, это чего вышнего касается? Вам теперь лучше бежать".
Я и побежал.
^TГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ^U
Как он бежал? - Это тоже интересно.
- Пешком, - говорит, - до самой Москвы пер, даже на подметках мозоли
стали. Пошел к живописцу, чтобы сказать, что пять рублей не принес, а ухожу,
а он совсем умирает, - с кровати не вставал; выслушал, что было, и хотел
смеяться, но помянул и из-под подушки двадцать рублей дал. Я спросил: "На
что?" А он нагнул к уху и без голосу шепнул:
"Ступайте!"
С этим я ушел.
- Куда же?
- В Женевку.
- Там были рады вам?
- Ругать стали. Говорят: "У англичанки, верно, деньги были, - а вы -
этого не умели? Дурак вы".
- Неужто даже не приютили?
- Ничего не приючали: я им не годился, - говорят: "вы очень форменный,
- нам надо потаенные".
- Тогда вы сюда?
- Да: здесь вежливо.
Он сказал это с таким облегченным сердцем, что даже мне легко стало. Я
чувствовал, что здесь - _период_; что здесь замысловатая история Шерамура
распадается, и можно отдохнуть.
Я его спросил только: уверен ли он, что ему в России угрожала
какая-нибудь опасность? Но он пожал плечами, потянул носом, вздохнул и
коротко отвечал:
- Все же уйти - безопаснее.
Мы встали с края оврага, в котором Шерамур начал волчьим вытьем, а
кончил божеством. Пора было вернуться в Париж - дать Шерамуру жрать.
^TГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ^U
Если бы я не имел перед собой примера "старца Погодина", как он скорбел
и плакал о некоем блуждавшем на чужбине соотчиче, то я едва ли бы решился
сознаться в неодобрительном поступке: мне было жаль Шерамура, и я даже
положил себе им заняться и довести его до какого-нибудь предела. Словом: я
вел себя совсем как Погодин. Разбирая рапсодии Шерамура, я готов был иногда
подозревать его в сумасшествии, но он не был сумасшедший; другой раз мне
казалось, что он ленивый негодяй и дармоед, но и это не так: он всегда ищет
работы, и что вы ему поручите, - он сделает. Не плут он уже ни в каком
случае, - он даже несомненно честен. Он так, какой-то заморух: точно
цыпленок, который еще в яйце зачичкался. Таких самые сердобольные хозяйки,
как только заметят, - обыкновенно "притюкивают" по головешке и выбросят, - и
это очень милостиво; но Шерамур был не куриный выводок, а человек. Родись он
в селе, его бы считали "ледащеньким", но приставили бы к соответственному
делу - стадо пасти или гусей сгонять, и он все-таки пропитался бы и даже не
был бы в тягость; но среди культурного общества - он никуда не годился.
Однако все-таки его лучше увезть в Россию, где хоть сытнее и много
дармоедов не умирает с голоду. Поэтому самое важное было дознаться, тяготит
ли над ним какое обвинение и нельзя ли ему помочь оправдаться?
Но как за это взяться? К счастию, однако, явился такой случай. Но
прежде, чем дойти до него, надо сказать два слова о том, как Шерамур жил в
Париже.
^TГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ^U
С первого дня своего прибытия в Париж он был так
- Убежал за границу.
- Из-за этого?
- Нет; поп подбавил: когда графиня его позвала сочинять, что нигилисты
в дом врываются и чтобы скорее становой приезжал, поп что-то приписал, будто
я не признаю: "почему сие важно в-пятых?" Фельдшер это узнал и говорит мне:
что это такое - "почему сие важно в-пятых?"
Я говорю: "Не знаю".
"Может быть, это чего вышнего касается? Вам теперь лучше бежать".
Я и побежал.
^TГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ^U
Как он бежал? - Это тоже интересно.
- Пешком, - говорит, - до самой Москвы пер, даже на подметках мозоли
стали. Пошел к живописцу, чтобы сказать, что пять рублей не принес, а ухожу,
а он совсем умирает, - с кровати не вставал; выслушал, что было, и хотел
смеяться, но помянул и из-под подушки двадцать рублей дал. Я спросил: "На
что?" А он нагнул к уху и без голосу шепнул:
"Ступайте!"
С этим я ушел.
- Куда же?
- В Женевку.
- Там были рады вам?
- Ругать стали. Говорят: "У англичанки, верно, деньги были, - а вы -
этого не умели? Дурак вы".
- Неужто даже не приютили?
- Ничего не приючали: я им не годился, - говорят: "вы очень форменный,
- нам надо потаенные".
- Тогда вы сюда?
- Да: здесь вежливо.
Он сказал это с таким облегченным сердцем, что даже мне легко стало. Я
чувствовал, что здесь - _период_; что здесь замысловатая история Шерамура
распадается, и можно отдохнуть.
Я его спросил только: уверен ли он, что ему в России угрожала
какая-нибудь опасность? Но он пожал плечами, потянул носом, вздохнул и
коротко отвечал:
- Все же уйти - безопаснее.
Мы встали с края оврага, в котором Шерамур начал волчьим вытьем, а
кончил божеством. Пора было вернуться в Париж - дать Шерамуру жрать.
^TГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ^U
Если бы я не имел перед собой примера "старца Погодина", как он скорбел
и плакал о некоем блуждавшем на чужбине соотчиче, то я едва ли бы решился
сознаться в неодобрительном поступке: мне было жаль Шерамура, и я даже
положил себе им заняться и довести его до какого-нибудь предела. Словом: я
вел себя совсем как Погодин. Разбирая рапсодии Шерамура, я готов был иногда
подозревать его в сумасшествии, но он не был сумасшедший; другой раз мне
казалось, что он ленивый негодяй и дармоед, но и это не так: он всегда ищет
работы, и что вы ему поручите, - он сделает. Не плут он уже ни в каком
случае, - он даже несомненно честен. Он так, какой-то заморух: точно
цыпленок, который еще в яйце зачичкался. Таких самые сердобольные хозяйки,
как только заметят, - обыкновенно "притюкивают" по головешке и выбросят, - и
это очень милостиво; но Шерамур был не куриный выводок, а человек. Родись он
в селе, его бы считали "ледащеньким", но приставили бы к соответственному
делу - стадо пасти или гусей сгонять, и он все-таки пропитался бы и даже не
был бы в тягость; но среди культурного общества - он никуда не годился.
Однако все-таки его лучше увезть в Россию, где хоть сытнее и много
дармоедов не умирает с голоду. Поэтому самое важное было дознаться, тяготит
ли над ним какое обвинение и нельзя ли ему помочь оправдаться?
Но как за это взяться? К счастию, однако, явился такой случай. Но
прежде, чем дойти до него, надо сказать два слова о том, как Шерамур жил в
Париже.
^TГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ^U
С первого дня своего прибытия в Париж он был так