В ней еще было влажно и
пахло "картофелем и маркофелем", но в угле, шипя и потрескивая, горела
маленькая угольная печечка и очищала воздух. Зато через открытую дверь
виднелось настоящее чудо декоративного устройства. Arriere boutique, которая
днем казалась отвратительным колодезным днищем, куда никогда не проникал
свет и где Tante Grillade едва поворачивалась, как черепаха в шайке, теперь
представляла очень приютный yroлок. Серая стена, которая заслоняла весь свет
широкого, но совершенно бесполезного окна, теперь была заслонена пышною
белою драпировкою с фестонами, подхваченными розовыми лентами. Вместо
слабых, тщедушных рефлексов внешнего света комната была до изобилия освещена
и согрета огнем двух ламп, стоявших по углам неизбежного мраморного камина.
Вся эта комната была таи мала, что представляла какой-то клубочек, в котором
ничто не расходилось, а все сматывалось. На пространстве каких-нибудь
четырех квадратных аршин тут были и двуспальная кровать Tante Grillade, и
комод, где теперь хранилось Шерамурово золото, и камин с веселым огоньком, и
круглый стол, на котором прекрасно дымилась чистая вазочка с бульоном из
настоящего мяса. Кроме этого, тут же стояли литр красного вина и корзинка с
лакомством"четырех нищих".
Сама Grillade тоже была в авантаже: седые крендели на ее висках были
загнуты как-то круче и крепче обыкновенного и придавали ее опытному лицу
внушительность и в то же время нечто пикантное.
Здесь у места сказать, что Шерамур в этот раз _впервые_ вкушал хлеб и
пил сок винограда tete-a-tete {С глазу на глаз (франц.).} с женщиной. И он
не рассуждал, но чувствовал истину догмата, что для счастия недостаточно
достать кусок хлеба, но нужно иметь с кем его приятно съесть.
Затрапезный разговор их никем не записан, но он был очень серьезен и
шел исключительно о деньгах. Tante доказала Шерамуру, что если держать его
деньги в ее комоде и кормить на них voyou, то этих денег хватит не надолго;
они выйдут, и voyou опять будет не на что кормить.
Шерамур согласился и задумался, a Tante Grillade показала выход,
который состоял в том, чтобы пустить деньги в оборот. Тогда эти деньги дадут
на себя другие деньги, и явится неистощимая возможность всегда жрать и
кормить других.
Шерамур захлопал руками: "Voila, {Вот (франц.).} - говорит, - voila,
это и нужно! Одна беда: как пустить деньги, кому доверить; кто не обманет?
Шерамур закивал головою: ему вспомнились его швейцарские митрополиты, и
он как перепел забил: "Вуй, вуй, мадам, вуй, вуй, вуй".
А потом, когда вслед за тем Tante встала, чтобы подать compote des
pommes, {Яблочный компот (франц.).} Шерамур, глядя ей стыдливо в спину,
вымолвил:
- Да возьмите вы эти деньги, Танта!
- На какой предмет, monsieur?
- Да делайте что знаете, наживайте. Но Танта нашла это невозможным.
- Я наживу и умру, а вас выгонят.
- Гм... Да... подлость... А сколько бы человек можно постоянно кормить?
- Можно человека два кормить раза по два в неделю, или, еще лучше,
троих каждое воскресенье. И кроме того, раз в год можно сделать особый пир,
на котором никого не будет, кроме бездомных voyou.
У Шерамура даже сердце забилось от такой мысли, и когда Tante Grillade,
вооружась щипчиками, принялась за noisettes, {Орешки (франц.).} он
застенчиво приступил к ней.
- Ну так как же, Tante, - как эт
пахло "картофелем и маркофелем", но в угле, шипя и потрескивая, горела
маленькая угольная печечка и очищала воздух. Зато через открытую дверь
виднелось настоящее чудо декоративного устройства. Arriere boutique, которая
днем казалась отвратительным колодезным днищем, куда никогда не проникал
свет и где Tante Grillade едва поворачивалась, как черепаха в шайке, теперь
представляла очень приютный yroлок. Серая стена, которая заслоняла весь свет
широкого, но совершенно бесполезного окна, теперь была заслонена пышною
белою драпировкою с фестонами, подхваченными розовыми лентами. Вместо
слабых, тщедушных рефлексов внешнего света комната была до изобилия освещена
и согрета огнем двух ламп, стоявших по углам неизбежного мраморного камина.
Вся эта комната была таи мала, что представляла какой-то клубочек, в котором
ничто не расходилось, а все сматывалось. На пространстве каких-нибудь
четырех квадратных аршин тут были и двуспальная кровать Tante Grillade, и
комод, где теперь хранилось Шерамурово золото, и камин с веселым огоньком, и
круглый стол, на котором прекрасно дымилась чистая вазочка с бульоном из
настоящего мяса. Кроме этого, тут же стояли литр красного вина и корзинка с
лакомством"четырех нищих".
Сама Grillade тоже была в авантаже: седые крендели на ее висках были
загнуты как-то круче и крепче обыкновенного и придавали ее опытному лицу
внушительность и в то же время нечто пикантное.
Здесь у места сказать, что Шерамур в этот раз _впервые_ вкушал хлеб и
пил сок винограда tete-a-tete {С глазу на глаз (франц.).} с женщиной. И он
не рассуждал, но чувствовал истину догмата, что для счастия недостаточно
достать кусок хлеба, но нужно иметь с кем его приятно съесть.
Затрапезный разговор их никем не записан, но он был очень серьезен и
шел исключительно о деньгах. Tante доказала Шерамуру, что если держать его
деньги в ее комоде и кормить на них voyou, то этих денег хватит не надолго;
они выйдут, и voyou опять будет не на что кормить.
Шерамур согласился и задумался, a Tante Grillade показала выход,
который состоял в том, чтобы пустить деньги в оборот. Тогда эти деньги дадут
на себя другие деньги, и явится неистощимая возможность всегда жрать и
кормить других.
Шерамур захлопал руками: "Voila, {Вот (франц.).} - говорит, - voila,
это и нужно! Одна беда: как пустить деньги, кому доверить; кто не обманет?
Шерамур закивал головою: ему вспомнились его швейцарские митрополиты, и
он как перепел забил: "Вуй, вуй, мадам, вуй, вуй, вуй".
А потом, когда вслед за тем Tante встала, чтобы подать compote des
pommes, {Яблочный компот (франц.).} Шерамур, глядя ей стыдливо в спину,
вымолвил:
- Да возьмите вы эти деньги, Танта!
- На какой предмет, monsieur?
- Да делайте что знаете, наживайте. Но Танта нашла это невозможным.
- Я наживу и умру, а вас выгонят.
- Гм... Да... подлость... А сколько бы человек можно постоянно кормить?
- Можно человека два кормить раза по два в неделю, или, еще лучше,
троих каждое воскресенье. И кроме того, раз в год можно сделать особый пир,
на котором никого не будет, кроме бездомных voyou.
У Шерамура даже сердце забилось от такой мысли, и когда Tante Grillade,
вооружась щипчиками, принялась за noisettes, {Орешки (франц.).} он
застенчиво приступил к ней.
- Ну так как же, Tante, - как эт