дачи.
И, к чести ее, она с первых же шагов показала, что знает и тактику и
практику. Когда sergent de ville постучал в дверь, чтобы честная компания
разошлась, и довольные необыкновенным угощением voyou рассыпались, a jeunes
maries {Молодожены (франц.).} остались одни, Tante Grillade, ни слова не
говоря, взяла своего маленького мужа на руки, повесила его венок над
кроватью, а самого его раздела, умыла губкою и положила к стенке. Шерамур
все выдержал с стоицизмом своего звания и потребовал только одно, чтобы ему
дали оставшийся в венке пучок вишен. И когда Tante его удовлетворила, он их
немедленно "сожрал" и покорился своей доле.
Но не была ли эта доля слишком сурова? Вот небольшие сведения, которые
позволяют кое-что умозаключать об этом.
^TГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ^U
Tante не злоупотребляла своими преимуществами: она была великодушна,
как настоящая дочь бульвара. Единственное, что отравляло покой Шерамура, -
опять-таки _губка_ - это страшное орудие, которым повсюду ему угрожали
женские руки. Но зато он из этого научился извлекать некоторые выгоды в
пользу бедных. Если ему встречалась надобность помочь ближнему не в счет
абонемента и Танта этому противилась, - он "не давался умывать" и всегда
успевал настоять на своем.
Повествователь видел его в такой борьбе и уловил коечто из ее сути. Он
говорил, как они многие сообща хотели кому-то помочь и как к этому стремился
дядя Грильяд, но ничего не принес и сам пропал. А потом, когда рассказчик
зашел к нему вечером, чтобы увести его на прощальную пирушку, он застал дядю
в стирке: Танта только что вытерла ему лицо губкою и обтирала его
полотенцем.
Здороваясь с гостем, он сейчас же сунул ему в руку золотой и сказал:
- Передайте, я только сейчас у нее выпросил.
- Но я за вами, чтобы вместе попировать.
- Это теперь невозможно.
- Отчего?
- Я занят - видите: меня уже губкой вытерли.
- Тем лучше идти в гости.
- Нет, - как же в гости, - я говорю вам, что я занят. Надо же честно
нести свой сакрифис.
И он остался в пользу бедных при своей Омфале.
Сообщил я об этом толстой няне в "панье" и со шнипом. Хлопнула себ-я
она обеими руками по крутым бедрам и расхохоталась.
- Видишь, - говорит, - какое ему вышло определение.
- А как полагаете: счастлив он этим или нет?
- А отчего же не быть счастливым: как она женщина степенная и в виду,
так и очень, может быть, счастлив.
И впрямь - все же это лучше, чем было ему во всю его прошлую жизнь.
Я боюсь, что мой Шерамур вам не совсем понятен, читатель, но это не моя
вина; я его записал верно. Лично я, по долгому навыку с ним обращаться, все
в нем нахожу простым и понятным. Это видовая, а не родовая особенность: он
сын своего родителя, и мне в нем видны крупные родственные черты, сближающие
его даже с обращавшею его в христианство графинею. Это не новая новинка, а
только остатки давнего худосочия. Шерамур такой же "мизантроп, развлекающий
свою фантазию", как его родитель и графиня; только он, разумеется, их без
сравнения сердечнее; но это взято им не от них, а принесено оттуда, откуда
дух дышит - приходит и уходит, но никто его не узнает. Шерамур человек ни на
что не нужный, точно так же, как и те, и он благополучно догниет в одно с
ними время. Вся разница будет в том, что о первых скажут: "они скончались",
а о Шерамуре, что он -
И, к чести ее, она с первых же шагов показала, что знает и тактику и
практику. Когда sergent de ville постучал в дверь, чтобы честная компания
разошлась, и довольные необыкновенным угощением voyou рассыпались, a jeunes
maries {Молодожены (франц.).} остались одни, Tante Grillade, ни слова не
говоря, взяла своего маленького мужа на руки, повесила его венок над
кроватью, а самого его раздела, умыла губкою и положила к стенке. Шерамур
все выдержал с стоицизмом своего звания и потребовал только одно, чтобы ему
дали оставшийся в венке пучок вишен. И когда Tante его удовлетворила, он их
немедленно "сожрал" и покорился своей доле.
Но не была ли эта доля слишком сурова? Вот небольшие сведения, которые
позволяют кое-что умозаключать об этом.
^TГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ^U
Tante не злоупотребляла своими преимуществами: она была великодушна,
как настоящая дочь бульвара. Единственное, что отравляло покой Шерамура, -
опять-таки _губка_ - это страшное орудие, которым повсюду ему угрожали
женские руки. Но зато он из этого научился извлекать некоторые выгоды в
пользу бедных. Если ему встречалась надобность помочь ближнему не в счет
абонемента и Танта этому противилась, - он "не давался умывать" и всегда
успевал настоять на своем.
Повествователь видел его в такой борьбе и уловил коечто из ее сути. Он
говорил, как они многие сообща хотели кому-то помочь и как к этому стремился
дядя Грильяд, но ничего не принес и сам пропал. А потом, когда рассказчик
зашел к нему вечером, чтобы увести его на прощальную пирушку, он застал дядю
в стирке: Танта только что вытерла ему лицо губкою и обтирала его
полотенцем.
Здороваясь с гостем, он сейчас же сунул ему в руку золотой и сказал:
- Передайте, я только сейчас у нее выпросил.
- Но я за вами, чтобы вместе попировать.
- Это теперь невозможно.
- Отчего?
- Я занят - видите: меня уже губкой вытерли.
- Тем лучше идти в гости.
- Нет, - как же в гости, - я говорю вам, что я занят. Надо же честно
нести свой сакрифис.
И он остался в пользу бедных при своей Омфале.
Сообщил я об этом толстой няне в "панье" и со шнипом. Хлопнула себ-я
она обеими руками по крутым бедрам и расхохоталась.
- Видишь, - говорит, - какое ему вышло определение.
- А как полагаете: счастлив он этим или нет?
- А отчего же не быть счастливым: как она женщина степенная и в виду,
так и очень, может быть, счастлив.
И впрямь - все же это лучше, чем было ему во всю его прошлую жизнь.
Я боюсь, что мой Шерамур вам не совсем понятен, читатель, но это не моя
вина; я его записал верно. Лично я, по долгому навыку с ним обращаться, все
в нем нахожу простым и понятным. Это видовая, а не родовая особенность: он
сын своего родителя, и мне в нем видны крупные родственные черты, сближающие
его даже с обращавшею его в христианство графинею. Это не новая новинка, а
только остатки давнего худосочия. Шерамур такой же "мизантроп, развлекающий
свою фантазию", как его родитель и графиня; только он, разумеется, их без
сравнения сердечнее; но это взято им не от них, а принесено оттуда, откуда
дух дышит - приходит и уходит, но никто его не узнает. Шерамур человек ни на
что не нужный, точно так же, как и те, и он благополучно догниет в одно с
ними время. Вся разница будет в том, что о первых скажут: "они скончались",
а о Шерамуре, что он -