о сделать? - а Tante, надавливая
крепкий орех, посмотрела на него и дружески ответила:
- Надо жениться.
- Ну вот! Зачем?
- Затем, что у вас тогда все будет общее, и если жена наживет - это
принадлежит и мужу. Тогда, например, будь это я: я отдаю вам весь мой
ресторан, и мы никого сюда больше не пустим.
- Да, да, вот... это самое: никого, никого не пустим! - вскричал
Шерамур, и в сладостном исступлении ума и чувств он схватил Tante за обе
руки и мял их и водил из стороны в сторону, пока та, глядя на него,
расхохоталась и напомнила ему, что пора убираться.
На другой день вечером его опять повлекли сюда и мысль о пире нищих и,
может быть, приютный уголок при камине, чего он, по своей непрактичности, не
знал, как устроить даже с деньгами.
И вот он опять явился и говорил:
- Можно ли, чтобы опять... здесь... по-вчерашнему?
- Ага, я понимаю: ты, плутишка, верно нашел себе жену и хочешь со мной
говорить? Хорошо, хорошо, - садись: вот вино и баранина.
- Да; а жены нет. Вот если бы вы... захотели...
- Найти тебе невесту?
- Нет, если бы... вы... сами...
- Что это? уж не хочешь ли ты сделать позднюю поправку к проступку
третьего Наполеона?
- Именно это!
- Но едва ли _это_ будет тебе по силам, мой бедный мальчик. Ведь тебе с
чем-нибудь тридцать, а мне сорок восемь.
Видя простоту Шерамура, Tante Grillade решилась на этот случай
сократить свою хронологию более чем на пятнадцать лет, но это было
совершенно не нужно. Ни лета, ни наружность Танты не имели в глазах Шерамура
никакого значения.
- Это ничего.
- А если так, то вот тебе моя рука и дружба до гроба.
Они обнялись, поцеловались и обвенчались, причем Танта безмерно
возросла в глазах мужа через то, что получила какие-то деньги с какого-то
общества, покровительствующего бракам.
Вечером у них был "пир нищих" - пир удивительный. Гости пришли даже из
Бельвиля, и все один голоднее другого и один другого оборваннее. Шерамур,
приодетый Тантой в какую-то куртку, был между ними настоящий король, и они с
настоящею деликатностью нищих устроили ему королевское место.
Без всяких ухищрений с ним совершился святой обычай родной стороны:
Шерамур был князем своего брачного вечера. Им занимались все: жена, гости и
полиция, которая могла заподозрить здесь некоторое движение в пользу
наполеонидов.
Особенно возбудителен был один момент, когда подали beignets aux
pommes, {Оладьи из яблок (франц.).} и три человека, подученные Tante
Grillade, вынули из-под стола незаметно туда спрятанную корзинку; в корзинке
оказался большой, немного увядший венок, дешево купленный Тантою у какого-то
капельдинера. В венке были стоптаны несколько цветков, но зато его освежили
ярким пучком румяных вишен и перевязали длинным пунцовым вуалем с надписью:
"Bon oncle Grillade". {"Доброму дяде Грильяд" (франц.).}
Венок возложили на голову Шерамура и этим актом навсегда лишили его
клички, данной ему англичанкою: с сей поры он сделался "теткин муж" и очень
много утрачивал в своей непосредственности. Но он об этом не думал. К тому
же историческая точность обязывает сказать, что добрый oncle Grillade в
настоящую торжественнейшую минуту его жизни был пьян, и это не его вина, а
вина доброй Танты, которая всеми мерами позаботилась облегчить все
предстоящие ему за
крепкий орех, посмотрела на него и дружески ответила:
- Надо жениться.
- Ну вот! Зачем?
- Затем, что у вас тогда все будет общее, и если жена наживет - это
принадлежит и мужу. Тогда, например, будь это я: я отдаю вам весь мой
ресторан, и мы никого сюда больше не пустим.
- Да, да, вот... это самое: никого, никого не пустим! - вскричал
Шерамур, и в сладостном исступлении ума и чувств он схватил Tante за обе
руки и мял их и водил из стороны в сторону, пока та, глядя на него,
расхохоталась и напомнила ему, что пора убираться.
На другой день вечером его опять повлекли сюда и мысль о пире нищих и,
может быть, приютный уголок при камине, чего он, по своей непрактичности, не
знал, как устроить даже с деньгами.
И вот он опять явился и говорил:
- Можно ли, чтобы опять... здесь... по-вчерашнему?
- Ага, я понимаю: ты, плутишка, верно нашел себе жену и хочешь со мной
говорить? Хорошо, хорошо, - садись: вот вино и баранина.
- Да; а жены нет. Вот если бы вы... захотели...
- Найти тебе невесту?
- Нет, если бы... вы... сами...
- Что это? уж не хочешь ли ты сделать позднюю поправку к проступку
третьего Наполеона?
- Именно это!
- Но едва ли _это_ будет тебе по силам, мой бедный мальчик. Ведь тебе с
чем-нибудь тридцать, а мне сорок восемь.
Видя простоту Шерамура, Tante Grillade решилась на этот случай
сократить свою хронологию более чем на пятнадцать лет, но это было
совершенно не нужно. Ни лета, ни наружность Танты не имели в глазах Шерамура
никакого значения.
- Это ничего.
- А если так, то вот тебе моя рука и дружба до гроба.
Они обнялись, поцеловались и обвенчались, причем Танта безмерно
возросла в глазах мужа через то, что получила какие-то деньги с какого-то
общества, покровительствующего бракам.
Вечером у них был "пир нищих" - пир удивительный. Гости пришли даже из
Бельвиля, и все один голоднее другого и один другого оборваннее. Шерамур,
приодетый Тантой в какую-то куртку, был между ними настоящий король, и они с
настоящею деликатностью нищих устроили ему королевское место.
Без всяких ухищрений с ним совершился святой обычай родной стороны:
Шерамур был князем своего брачного вечера. Им занимались все: жена, гости и
полиция, которая могла заподозрить здесь некоторое движение в пользу
наполеонидов.
Особенно возбудителен был один момент, когда подали beignets aux
pommes, {Оладьи из яблок (франц.).} и три человека, подученные Tante
Grillade, вынули из-под стола незаметно туда спрятанную корзинку; в корзинке
оказался большой, немного увядший венок, дешево купленный Тантою у какого-то
капельдинера. В венке были стоптаны несколько цветков, но зато его освежили
ярким пучком румяных вишен и перевязали длинным пунцовым вуалем с надписью:
"Bon oncle Grillade". {"Доброму дяде Грильяд" (франц.).}
Венок возложили на голову Шерамура и этим актом навсегда лишили его
клички, данной ему англичанкою: с сей поры он сделался "теткин муж" и очень
много утрачивал в своей непосредственности. Но он об этом не думал. К тому
же историческая точность обязывает сказать, что добрый oncle Grillade в
настоящую торжественнейшую минуту его жизни был пьян, и это не его вина, а
вина доброй Танты, которая всеми мерами позаботилась облегчить все
предстоящие ему за