относятся как к какой-то неосновательной прихоти. Зная это, Зеленский
держался с ними морали крыловской басни "Кот и повар". Не исполнено или
неточно исполнено его приказание - не станет рассуждать, а сейчас же щелк по
зубам, и пошел мимо.
Мне немножко жаль сказывать об этой привычке скорого на руку доктора
Зеленского, чтобы скорые на осуждение современные люди не сказали: "вот
какой драчун или Держиморда", но чтобы воспоминания были верны и полны, из
песни слова не выкинешь. Скажу только, что он не был Держиморда, а был даже
добряк и наисправедливейший и великодушнейший человек, но был, разумеется,
человек _своего времени_, а время его было такое, что зуботычина за великое
не считалась. Тогда была другая мерка: от человека требовали, чтобы "никого
не сделать несчастным", и этого держались все хорошие люди, а в том числе и
доктор Зеленский.
В видах _недопущения болезней_, прежде чем кадет вводили в классы,
Зеленский проходил все классные комнаты, где в каждой был термометр. Он
требовал, чтобы в классах было не меньше 13o и не больше 15o. Истопники и
сторожа должны были находиться тут же, и если температура не выдержана -
сейчас врачебная зубочистка. Когда мы садились за классные занятия, он точно
так же обходил роты, и там опять происходило то же самое.
Пищу нашу он знал хорошо, потому что сам другой пищи не ел; он _всегда_
обедал или с больными в лазарете, или с здоровыми, но не за особым, а за
общим кадетским столом, и притом не позволял ставить себе избранного
прибора, а садился где попало и ел то самое, чем питались мы.
Осматривал он нас каждую баню в предбаннике, но, кроме того, производил
еще внезапные ревизии: вдруг остановит кадета и прикажет раздеться донага;
осмотрит все тело, все белье, даже ногти на ногах оглядит - выстрижены ли.
Редкое и преполезное внимание!
Но теперь, оканчивая и с ним, я скажу, что у этого третьего известного
мне истинного друга детей составляло его удовольствие.
^TГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ^U
Удовольствие доктора Зеленского заключалось в том, что, когда
назначенные из кадет к выпуску в офицеры ожидали высочайшего приказа о
производстве, он выбирал из них пять-шесть человек, которых знал, отличал за
способности и любил. Он записывал их больными и помещал в лазарете, рядом с
своей комнатой, давал им читать книги хороших авторов и вел с ними долгие
беседы о самых разнообразных предметах.
Это, конечно, составляло некоторое злоупотребление, но если вникнуть в
дело, то как это злоупотребление покажется простительно!
Надо только вспомнить, что было наделано с корпусами с тех пор, как они
попали в руки Демидова, который, как выше было сказано, получил приказание
их "подтянуть" и, кажется, слишком переусердствовал в исполнении. Думаю так
потому, что графы Строганов и Уваров, действуя в то же время, ничего того не
наделали, что наделал Демидов с корпусами. Под словом "подтянуть" Демидов
понял - _остановить образование_. Теперь уже, разумеется, не было никакого
места прежней задаче, чтобы корпус мог выпускать таких образованных людей,
из коих при прежних порядках без нужды выбирали лиц, способных ко всякой
служебной карьере, не исключая и дипломатической. Наоборот, все дело шло о
том, чтобы сузить наш умственный кругозор и всячески понизить значение
науки. В корпусе существовала богатая библиотека и музеум. Биб
держался с ними морали крыловской басни "Кот и повар". Не исполнено или
неточно исполнено его приказание - не станет рассуждать, а сейчас же щелк по
зубам, и пошел мимо.
Мне немножко жаль сказывать об этой привычке скорого на руку доктора
Зеленского, чтобы скорые на осуждение современные люди не сказали: "вот
какой драчун или Держиморда", но чтобы воспоминания были верны и полны, из
песни слова не выкинешь. Скажу только, что он не был Держиморда, а был даже
добряк и наисправедливейший и великодушнейший человек, но был, разумеется,
человек _своего времени_, а время его было такое, что зуботычина за великое
не считалась. Тогда была другая мерка: от человека требовали, чтобы "никого
не сделать несчастным", и этого держались все хорошие люди, а в том числе и
доктор Зеленский.
В видах _недопущения болезней_, прежде чем кадет вводили в классы,
Зеленский проходил все классные комнаты, где в каждой был термометр. Он
требовал, чтобы в классах было не меньше 13o и не больше 15o. Истопники и
сторожа должны были находиться тут же, и если температура не выдержана -
сейчас врачебная зубочистка. Когда мы садились за классные занятия, он точно
так же обходил роты, и там опять происходило то же самое.
Пищу нашу он знал хорошо, потому что сам другой пищи не ел; он _всегда_
обедал или с больными в лазарете, или с здоровыми, но не за особым, а за
общим кадетским столом, и притом не позволял ставить себе избранного
прибора, а садился где попало и ел то самое, чем питались мы.
Осматривал он нас каждую баню в предбаннике, но, кроме того, производил
еще внезапные ревизии: вдруг остановит кадета и прикажет раздеться донага;
осмотрит все тело, все белье, даже ногти на ногах оглядит - выстрижены ли.
Редкое и преполезное внимание!
Но теперь, оканчивая и с ним, я скажу, что у этого третьего известного
мне истинного друга детей составляло его удовольствие.
^TГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ^U
Удовольствие доктора Зеленского заключалось в том, что, когда
назначенные из кадет к выпуску в офицеры ожидали высочайшего приказа о
производстве, он выбирал из них пять-шесть человек, которых знал, отличал за
способности и любил. Он записывал их больными и помещал в лазарете, рядом с
своей комнатой, давал им читать книги хороших авторов и вел с ними долгие
беседы о самых разнообразных предметах.
Это, конечно, составляло некоторое злоупотребление, но если вникнуть в
дело, то как это злоупотребление покажется простительно!
Надо только вспомнить, что было наделано с корпусами с тех пор, как они
попали в руки Демидова, который, как выше было сказано, получил приказание
их "подтянуть" и, кажется, слишком переусердствовал в исполнении. Думаю так
потому, что графы Строганов и Уваров, действуя в то же время, ничего того не
наделали, что наделал Демидов с корпусами. Под словом "подтянуть" Демидов
понял - _остановить образование_. Теперь уже, разумеется, не было никакого
места прежней задаче, чтобы корпус мог выпускать таких образованных людей,
из коих при прежних порядках без нужды выбирали лиц, способных ко всякой
служебной карьере, не исключая и дипломатической. Наоборот, все дело шло о
том, чтобы сузить наш умственный кругозор и всячески понизить значение
науки. В корпусе существовала богатая библиотека и музеум. Биб