в свою
очередь непременно должно вытечь доброе же _поведение_. А потому будут
целесообразнее и все _поступки_ в каждом столкновении и при всех
случайностях. Всего предвидеть и распределить, где как поступить,
невозможно, а надо все с добрым настроением и рассмотрением и без упрямства:
приложить одно, а если не действует и раздражает, обратиться благоразумно к
другому. Он все это из медицины брал и к ней приравнивал и говорил, что у
него, в молодой поре, был упрямый главный доктор.
Подходит, говорит, к больному и спрашивает:
- Что у него?
- Так и так, - отвечает Зеленский, - весь аппарат бездействует, что-то
вроде miserere. {Жалеть, иметь сострадание (лат.); здесь - безнадежное
состояние больного.}
- Oleum ricini {Касторовое масло (лат.).} давали?
- Давали.
И еще там что-то спросил: давали?
- Давали.
- A oleum crotoni? {Кротоновое масло (лат.).}
- Давали.
- Сколько?
- Две капли.
- Дать двадцать!
Зеленский только было рот раскрыл, чтобы возразить, и тот остановил:
- Дать двадцать!
- Слушаю-с.
На другой день спрашивает:
- А что больной с miserere: дали ему двадцать капель?
- Дали.
- Ну, и что он?
- Умер.
- Однако проняло?
- Да, проняло.
- То-то и есть.
И, довольный, что по его сделано, старший доктор начинал преспокойно
бумаги подписывать. А что больной умер, до этого дела нет: лишь бы
_проняло_.
Поскольку к чему этот медицинский анекдот мог быть приложим, он нам
нравился и казался понятен, а уж насколько он кого-нибудь из нас воздерживал
от вредного упрямства в выборе сильных, но вредно действующих средств, этого
не знаю.
Зеленский служил в корпусе тридцать лет и оставил после себя всего
богатства пятьдесят рублей.
Таковы были эти три коренные старца нашего кадетского скита; но надо
помянуть еще четвертого, пришлого в наш монастырь с своим уставом, но также
попавшего нашему духу под стать и оставившего по себе превосходную память.
^TГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ^U
Тогда был такой обычай, что для преподавания религиозных предметов
кадетам высших классов в корпус присылался архимандрит из назначавшихся к
архиерейству. Разумеется, это большею частию были люди очень умные и
хорошие, но особенно дорог и памятен нам остался _последний_, который был у
нас на этом назначении, и с ним оно кончилось. Решительно не могу вспомнить
его имени, потому что мы звали их просто "отец архимандрит", а справиться о
его имени теперь трудно. Пусть этот будет так, без имени. Он был сердового
возраста, небольшого роста, сухощав и брюнет, энергический, живой, с звучным
голосом и весьма приятными манерами, любил цветы и занимался для
удовольствия астрономией. Из окна его комнаты, выходившей в сад, торчала
медная труба телескопа, в который он вечерами наблюдал звездное небо. Ок был
очень уважаем Перским и всем офицерством, а кадетами был любим удивительно.
Мне теперь думается, да и прежде в жизни, когда приходилось слышать
легкомысленный отзыв о религии, что она будто скучна и бесполезна, - я
всегда думал: "вздор мелете, милашки: это вы говорите только оттого, что на
мастера не попали, который бы вас заинтересовал и раскрыл вам эту поэзию
вечной правды и неумирающей жизни". А сам сейчас думаю о том последнем
архимандрите нашего корпус
очередь непременно должно вытечь доброе же _поведение_. А потому будут
целесообразнее и все _поступки_ в каждом столкновении и при всех
случайностях. Всего предвидеть и распределить, где как поступить,
невозможно, а надо все с добрым настроением и рассмотрением и без упрямства:
приложить одно, а если не действует и раздражает, обратиться благоразумно к
другому. Он все это из медицины брал и к ней приравнивал и говорил, что у
него, в молодой поре, был упрямый главный доктор.
Подходит, говорит, к больному и спрашивает:
- Что у него?
- Так и так, - отвечает Зеленский, - весь аппарат бездействует, что-то
вроде miserere. {Жалеть, иметь сострадание (лат.); здесь - безнадежное
состояние больного.}
- Oleum ricini {Касторовое масло (лат.).} давали?
- Давали.
И еще там что-то спросил: давали?
- Давали.
- A oleum crotoni? {Кротоновое масло (лат.).}
- Давали.
- Сколько?
- Две капли.
- Дать двадцать!
Зеленский только было рот раскрыл, чтобы возразить, и тот остановил:
- Дать двадцать!
- Слушаю-с.
На другой день спрашивает:
- А что больной с miserere: дали ему двадцать капель?
- Дали.
- Ну, и что он?
- Умер.
- Однако проняло?
- Да, проняло.
- То-то и есть.
И, довольный, что по его сделано, старший доктор начинал преспокойно
бумаги подписывать. А что больной умер, до этого дела нет: лишь бы
_проняло_.
Поскольку к чему этот медицинский анекдот мог быть приложим, он нам
нравился и казался понятен, а уж насколько он кого-нибудь из нас воздерживал
от вредного упрямства в выборе сильных, но вредно действующих средств, этого
не знаю.
Зеленский служил в корпусе тридцать лет и оставил после себя всего
богатства пятьдесят рублей.
Таковы были эти три коренные старца нашего кадетского скита; но надо
помянуть еще четвертого, пришлого в наш монастырь с своим уставом, но также
попавшего нашему духу под стать и оставившего по себе превосходную память.
^TГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ^U
Тогда был такой обычай, что для преподавания религиозных предметов
кадетам высших классов в корпус присылался архимандрит из назначавшихся к
архиерейству. Разумеется, это большею частию были люди очень умные и
хорошие, но особенно дорог и памятен нам остался _последний_, который был у
нас на этом назначении, и с ним оно кончилось. Решительно не могу вспомнить
его имени, потому что мы звали их просто "отец архимандрит", а справиться о
его имени теперь трудно. Пусть этот будет так, без имени. Он был сердового
возраста, небольшого роста, сухощав и брюнет, энергический, живой, с звучным
голосом и весьма приятными манерами, любил цветы и занимался для
удовольствия астрономией. Из окна его комнаты, выходившей в сад, торчала
медная труба телескопа, в который он вечерами наблюдал звездное небо. Ок был
очень уважаем Перским и всем офицерством, а кадетами был любим удивительно.
Мне теперь думается, да и прежде в жизни, когда приходилось слышать
легкомысленный отзыв о религии, что она будто скучна и бесполезна, - я
всегда думал: "вздор мелете, милашки: это вы говорите только оттого, что на
мастера не попали, который бы вас заинтересовал и раскрыл вам эту поэзию
вечной правды и неумирающей жизни". А сам сейчас думаю о том последнем
архимандрите нашего корпус