сти, у
Никития. Выслушаем их во всех манерах, как Павел Мироныч покажет, что к
нашему к елецкому вкусу подходящее, и которого изберем, того к себе сманим и
уговор сделаем; а который нам не годится - тому во второй номер: за
беспокойство получай на рясу деньгами. Павел Мироныч теперь уже поехал
собирать их на пробу, а мне сейчас надо идти к Борисоглебскому соборцу; там,
говорят, у вас есть гостинник, у которого всегда пустая гостиница. Вот в
этой в пустой гостинице возьмем три номера насквозь и будем пробу делать.
Должен ты, брат Мишутка, сейчас меня туда вести в провожатых.
Я спрашиваю:
- Это вы, дяденька, мне говорите?
Он отвечает:
- Известно, тебе. Кто же еще, кроме тебя, Мишутка? Ну, а если
обижаешься, так, пожалуй, назову тебя Михаиле Михайлович: окажи родственную
услугу - проводи, сделай милость, на чужой стороне дядю родного.
Я откашлянулся и вежливо отвечаю:
- Это, дяденька, состоит не в том расчислении: я ничем не обижаюсь и
готов со всей моей радостью, но я сам собой не владею, а как маменька
прикажет.
Маменьке же это совершенно не понравилось.
- Зачем,- говорит,- вам, братец, в такую компанию с собой Мишу брать?
Можно сделать, что вас другой кто-нибудь проводит.
- Мне с племянником-то приличней ходить.
- Ну, что он еще знает!
Да небось все знает. Мишутка, знаешь все?
Я застыдился.
- Нет,- говорю,- я всего знать не могу.
- Почему же так?
- Маменька не позволяют.
- Вот так дело! А как ты думаешь: родной дядя всегда может во всем
племянником руководствовать или нет? Разумеется, может. Одевайся же сейчас и
пойдем во все следы, пока дойдем до беды.
Я то тронусь, то стою, как пень: и его слушаю, и вижу, что маменька ни
за что не хотят меня отпустить.
- У нас, - говорят,- Миша еще млад, и со двора он в вечернее время
никуда выходить не обык. Зачем же тебе его непременно? Теперь не оглянешься,
как и сумерки, и воровской час будет.
Но тут дядя на них даже и покричал:
- Да полно вам, в самом деле, дурачиться! Что вы это парня в бабьем
рукаве парите! Малый вырос такой, что вола убить может, а вы его все в
детках бережете. Это одна ваша женская глупость, а он у вас от этого хуже
будет. Ему надо развитие сил жизни иметь и утверждение характера, а мне он
нужен потому, что, помилуй бог, на меня в самом деле в темноте или
где-нибудь в закоулке ваши орловские воры нападут или полиция обходом
встретится - так ведь со мной все наши деньги на хлопоты... Ведь сумма есть,
чтобы и оборванного дьякона монашкам сбыть, и себе сманить сильного...
Неужели же вы, родные сестры, столь безродственны, что хотите, чтобы меня,
брата вашего, по голове огрели или в полицию бы забрали, а там бы я после
безо всего оказался?
Матушка говорит:
- Боже от этого сохрани - не в одном Ельце уважают родственность! Но ты
возьми с собой приказчика или даже хоть двух молодцов из трепачей. У нас
трепачи из кромчан страсть очень сильные, фунтов по восьми в день одного
хлеба едят без приварка.
Дядя не захотел.
- На что,- говорит,- мне годятся наемные люди? Это вам, сестрам, даже
стыдно и говорить, а мне с ними идти стыдно и страшно. Кромчане! Хороши тоже
люди называются! Они пойдут провожать, да сами же первые и убьют, а Миша мне
племянник,- мне с ним по крайней мере смело и прилично.
Никития. Выслушаем их во всех манерах, как Павел Мироныч покажет, что к
нашему к елецкому вкусу подходящее, и которого изберем, того к себе сманим и
уговор сделаем; а который нам не годится - тому во второй номер: за
беспокойство получай на рясу деньгами. Павел Мироныч теперь уже поехал
собирать их на пробу, а мне сейчас надо идти к Борисоглебскому соборцу; там,
говорят, у вас есть гостинник, у которого всегда пустая гостиница. Вот в
этой в пустой гостинице возьмем три номера насквозь и будем пробу делать.
Должен ты, брат Мишутка, сейчас меня туда вести в провожатых.
Я спрашиваю:
- Это вы, дяденька, мне говорите?
Он отвечает:
- Известно, тебе. Кто же еще, кроме тебя, Мишутка? Ну, а если
обижаешься, так, пожалуй, назову тебя Михаиле Михайлович: окажи родственную
услугу - проводи, сделай милость, на чужой стороне дядю родного.
Я откашлянулся и вежливо отвечаю:
- Это, дяденька, состоит не в том расчислении: я ничем не обижаюсь и
готов со всей моей радостью, но я сам собой не владею, а как маменька
прикажет.
Маменьке же это совершенно не понравилось.
- Зачем,- говорит,- вам, братец, в такую компанию с собой Мишу брать?
Можно сделать, что вас другой кто-нибудь проводит.
- Мне с племянником-то приличней ходить.
- Ну, что он еще знает!
Да небось все знает. Мишутка, знаешь все?
Я застыдился.
- Нет,- говорю,- я всего знать не могу.
- Почему же так?
- Маменька не позволяют.
- Вот так дело! А как ты думаешь: родной дядя всегда может во всем
племянником руководствовать или нет? Разумеется, может. Одевайся же сейчас и
пойдем во все следы, пока дойдем до беды.
Я то тронусь, то стою, как пень: и его слушаю, и вижу, что маменька ни
за что не хотят меня отпустить.
- У нас, - говорят,- Миша еще млад, и со двора он в вечернее время
никуда выходить не обык. Зачем же тебе его непременно? Теперь не оглянешься,
как и сумерки, и воровской час будет.
Но тут дядя на них даже и покричал:
- Да полно вам, в самом деле, дурачиться! Что вы это парня в бабьем
рукаве парите! Малый вырос такой, что вола убить может, а вы его все в
детках бережете. Это одна ваша женская глупость, а он у вас от этого хуже
будет. Ему надо развитие сил жизни иметь и утверждение характера, а мне он
нужен потому, что, помилуй бог, на меня в самом деле в темноте или
где-нибудь в закоулке ваши орловские воры нападут или полиция обходом
встретится - так ведь со мной все наши деньги на хлопоты... Ведь сумма есть,
чтобы и оборванного дьякона монашкам сбыть, и себе сманить сильного...
Неужели же вы, родные сестры, столь безродственны, что хотите, чтобы меня,
брата вашего, по голове огрели или в полицию бы забрали, а там бы я после
безо всего оказался?
Матушка говорит:
- Боже от этого сохрани - не в одном Ельце уважают родственность! Но ты
возьми с собой приказчика или даже хоть двух молодцов из трепачей. У нас
трепачи из кромчан страсть очень сильные, фунтов по восьми в день одного
хлеба едят без приварка.
Дядя не захотел.
- На что,- говорит,- мне годятся наемные люди? Это вам, сестрам, даже
стыдно и говорить, а мне с ними идти стыдно и страшно. Кромчане! Хороши тоже
люди называются! Они пойдут провожать, да сами же первые и убьют, а Миша мне
племянник,- мне с ним по крайней мере смело и прилично.