ли у нас тут с ним разговоры; дал он мне свой адрес, и стала я к
нему ходить. Что только тоже я с ним, с аспидом, помучилась! Из себя
страшный-большой и этакой фантастический - никогда он не бывает в одном
положении, а всякого принимает по фантазии. Есть, разумеется, у людей
разное расположение, ну только такого мужчину, как этот Егупов, не дай
господи никакой жене на свете. Станет, бывало, бельма выпучит, а сам, как
клоп, кровью нальется - орет: "Я тебя кверху дном поставлю и выворочу.
Сейчас наизнанку будешь!" Глядя на это, как он беснуется, думаешь: "Ах,
обиду какую кровную ему кто нанес!" - а он сердит оттого, что не тем боком
корова почесалась. Ну, однако, сосватала я и его на одной вдове на
купеческой. Такая-то, тоже ему под пару, точно на заказ была спечена, туша
присноблаженная. Ну-с, сударь ты мой, отбылись смотрины, и сговор
назначили.
Приезжаем мы с ним на этот сговор, много гостей - родственники с
невестиной стороны и знакомые, все хорошего поколения, значительного, и
смотрю, промеж гостей, в одном угле на стуле сидит этот землемер Степан
Матвеич.
Очень это мне не показалось, что он тут, но ничего я не сказала.
Верно, думаю, должно быть, его из ямы выпустили, он и пришел по
знакомству.
Ну, впрочем, идет все как следует. Прошла помолвка, прошло образование,
и все ничего. Правда, дядя невестин, Колобов Семен Иваныч, купец, пьяный
пришел и начал было врать, что это, говорит, совсем не полковник, а
Федоровой банщицы сын. "Лизни, - говорит, - его кто-нибудь языком в ухо, у
него такая привычка, что он сейчас за это драться станет. Я, - болтает, -
его знаю; это он одел эполеты, чтоб пофорсить, но я с него эти эполеты
сейчас сорву", ну, только этого же не допустили, и Семена Иваныча самого
за это сейчас отвели в пустую половину, в холодную.
Но вдруг, во время самого благословения, отец невестин поднимает образ,
а по зале как что-то загудет! Тот опять поднимает икону, а по зале опять
гу-у-у-у! - и вдруг явственно выговаривает:
"Нечего, - говорит, - петь Исаю, когда Мануил в чреве".
Господи! даже отороп на всех напал. Невесте конфуз; Егупов, гляжу, тоже
бельмами-то своими на меня.
Ну что, думаю, ты-то! ты-то что, батюшка, на меня остребенился, как
черт на попа?
А в зале опять как застонет:
"К небесам в поле пыль летит, к женатому жениху - жена катит, богу
молится, слезьми обливается".
Бросились туда-сюда - никого нет.
Боже мой, что тут поднялось! Невестин отец образ поставил да ко мне,
чтоб бить; а я, видючи, что дело до меня доходит, хвост повыше подобрамши,
да от него драла. Егупов божится, что он сроду женат не был: говорит, хоть
справки наведите, а глас все свое, так для всех даже внимательно: "Не
вдавайте, - говорит, - рабы, отроковицу на брак скверный". Все дело в
расстрой! - Что ж, ты думаешь, все это было?.. Приходит ко мне после этого
через неделю Егупов сам и говорит: "А знаешь, - говорит, - Домна, ведь это
все подлец землемер пупком говорил!"
- Ну, как так, - спрашиваю, - Домна Платоновна, пупком?
- А пупком, или чревом там, что ли, бес его лукавый знает, чем он это
каверзил. То есть я тебе говорю, что все это они нонче один перед другим
ухитряются, один перед другим выдумывают, и вот ты увидишь, что они чисто
все государство запутают и изнищут.
Я даже смутился при выражении Домною Платоновною совершенно неожиданных
нему ходить. Что только тоже я с ним, с аспидом, помучилась! Из себя
страшный-большой и этакой фантастический - никогда он не бывает в одном
положении, а всякого принимает по фантазии. Есть, разумеется, у людей
разное расположение, ну только такого мужчину, как этот Егупов, не дай
господи никакой жене на свете. Станет, бывало, бельма выпучит, а сам, как
клоп, кровью нальется - орет: "Я тебя кверху дном поставлю и выворочу.
Сейчас наизнанку будешь!" Глядя на это, как он беснуется, думаешь: "Ах,
обиду какую кровную ему кто нанес!" - а он сердит оттого, что не тем боком
корова почесалась. Ну, однако, сосватала я и его на одной вдове на
купеческой. Такая-то, тоже ему под пару, точно на заказ была спечена, туша
присноблаженная. Ну-с, сударь ты мой, отбылись смотрины, и сговор
назначили.
Приезжаем мы с ним на этот сговор, много гостей - родственники с
невестиной стороны и знакомые, все хорошего поколения, значительного, и
смотрю, промеж гостей, в одном угле на стуле сидит этот землемер Степан
Матвеич.
Очень это мне не показалось, что он тут, но ничего я не сказала.
Верно, думаю, должно быть, его из ямы выпустили, он и пришел по
знакомству.
Ну, впрочем, идет все как следует. Прошла помолвка, прошло образование,
и все ничего. Правда, дядя невестин, Колобов Семен Иваныч, купец, пьяный
пришел и начал было врать, что это, говорит, совсем не полковник, а
Федоровой банщицы сын. "Лизни, - говорит, - его кто-нибудь языком в ухо, у
него такая привычка, что он сейчас за это драться станет. Я, - болтает, -
его знаю; это он одел эполеты, чтоб пофорсить, но я с него эти эполеты
сейчас сорву", ну, только этого же не допустили, и Семена Иваныча самого
за это сейчас отвели в пустую половину, в холодную.
Но вдруг, во время самого благословения, отец невестин поднимает образ,
а по зале как что-то загудет! Тот опять поднимает икону, а по зале опять
гу-у-у-у! - и вдруг явственно выговаривает:
"Нечего, - говорит, - петь Исаю, когда Мануил в чреве".
Господи! даже отороп на всех напал. Невесте конфуз; Егупов, гляжу, тоже
бельмами-то своими на меня.
Ну что, думаю, ты-то! ты-то что, батюшка, на меня остребенился, как
черт на попа?
А в зале опять как застонет:
"К небесам в поле пыль летит, к женатому жениху - жена катит, богу
молится, слезьми обливается".
Бросились туда-сюда - никого нет.
Боже мой, что тут поднялось! Невестин отец образ поставил да ко мне,
чтоб бить; а я, видючи, что дело до меня доходит, хвост повыше подобрамши,
да от него драла. Егупов божится, что он сроду женат не был: говорит, хоть
справки наведите, а глас все свое, так для всех даже внимательно: "Не
вдавайте, - говорит, - рабы, отроковицу на брак скверный". Все дело в
расстрой! - Что ж, ты думаешь, все это было?.. Приходит ко мне после этого
через неделю Егупов сам и говорит: "А знаешь, - говорит, - Домна, ведь это
все подлец землемер пупком говорил!"
- Ну, как так, - спрашиваю, - Домна Платоновна, пупком?
- А пупком, или чревом там, что ли, бес его лукавый знает, чем он это
каверзил. То есть я тебе говорю, что все это они нонче один перед другим
ухитряются, один перед другим выдумывают, и вот ты увидишь, что они чисто
все государство запутают и изнищут.
Я даже смутился при выражении Домною Платоновною совершенно неожиданных