, и всякий раз, как я это вздумаю, так я
этот сон свой проклясть совсем готова.
- Вы, - говорю, - Домна Платоновна, не сокрушайтесь, потому что ведь
это вышло мимо воли вашей.
- А еще бы, - говорит, - как? Я и так-то себя немало измучила и
истерзала. Горе-таки горем, как Федор Ильич вскорости тут помер, потому не
своею он помер смертью, а дрова, сажени на берегу завалились, задавили
его. О петербургских обстоятельствах, чтоб как чем себя развеселить, я и
понятия тогда не имела; но как вспомню, бывало, все это после его
смерти-то, сяду вечерком одна-одинешенька под окошечко, пою: "Возьмите вы
все золото, все почести назад", - да сама льюсь, льюсь рекою, как глаза не
выйдут. Так тяжко, так станет жутко, вспомнивши эти слова, что "друг
нежный спит в сырой земле", что хоть надень на себя осил пенечный да и
полезай в петлю. Продала все, всего решилась и уехала; думаю, пусть лучше
хоть глаза мои на все это не глядят и уши мои не слышат.
- Это, - говорю, - Домна Платоновна, я вам верю; нет ничего несноснее,
как если одолеет тоска.
- Спасибо тебе, милый, на добром слове, именно правду говоришь, что нет
ничего несноснее, и утешь и обрадуй тебя за это слово царица небесная, что
ты все это мог понять и почувствовать. Но не можешь ты понять всей обо мне
тоски и жалости, если не открою я тебе всю мою настоящую обиду, как меня
один раз обидели. Что это саквояж там пропал или что Леканидка там
неблагодарная - все это вздор. А был у меня на свете один такой день, что
молила я господа, что пошли ты хоть змея, хоть скорпия, чтоб очи мои
сейчас выпил и сердце мое высосал. И кто ж меня обидел? Испулатка,
нехристь, турка! А кто ему помогал? Свои приятели, миром святым мазаные.
Домна Платоновна горько-прегорько заплакала.
- Курьерша одна моя знакомая, - начала она, утираючи слезы, - жила в
Лопатине доме, на Невском, и пристал к ней этот пленный турка Испулатка.
Она за него меня и просит: "Домна Платоновна! определи, - говорит, - хоть
ты его, черта, к какому-нибудь месту!" - "Куда ж, - думаю, - турку
определить? Кроме как куда-нибудь арапом, никуда его не определишь" - и
нашла я ему арапскую должность. Нашла, и прихожу, и говорю: "Так и так, -
говорю, - иди и определяйся".
Тут они и затеяли магарычи пить, потому что он уже своей поганой веры
избавился, крестился и мог вино пить.
"Не хочу я, - говорю, - ничего", - ну, только, однако, выпила. Этакой
уж у меня характер глупый, что всегда я попервоначалу скажу "нет", а потом
выпью. Так и тут: выпила и осатанела, и у нее, у этой курьерши, легла с
нею на постели.
- Ну-с?
- Ну, вот тебе и все, а нынче зашиваюсь.
- Как зашиваетесь?
- А так, что если где уж придется неминуючи ночевать, то я совсем с
ногами, вроде как в мешок, и зашиваюсь. И даже так тебе скажу, что и
совсем на сон свой подлый не надеясь, я даже и постоянно нынче на ночь
зашиваюсь.
Домна Платоновна тяжело вздохнула и опустила свою скорбную голову.
- Вот тебе уж, кажется, и знаю петербургские обстоятельства, а однако
что над собой допустила! - произнесла она после долгого раздумья,
простилась и пошла к себе на Знаменскую.
7
Через несколько лет привелось мне свезти в одну из временных тифозных
больниц одного бедняка. Сложив его на койку, я искал, кому бы его
препоручить хоть на малейшую ласку и внимание.
- СтаршОй, - гов
этот сон свой проклясть совсем готова.
- Вы, - говорю, - Домна Платоновна, не сокрушайтесь, потому что ведь
это вышло мимо воли вашей.
- А еще бы, - говорит, - как? Я и так-то себя немало измучила и
истерзала. Горе-таки горем, как Федор Ильич вскорости тут помер, потому не
своею он помер смертью, а дрова, сажени на берегу завалились, задавили
его. О петербургских обстоятельствах, чтоб как чем себя развеселить, я и
понятия тогда не имела; но как вспомню, бывало, все это после его
смерти-то, сяду вечерком одна-одинешенька под окошечко, пою: "Возьмите вы
все золото, все почести назад", - да сама льюсь, льюсь рекою, как глаза не
выйдут. Так тяжко, так станет жутко, вспомнивши эти слова, что "друг
нежный спит в сырой земле", что хоть надень на себя осил пенечный да и
полезай в петлю. Продала все, всего решилась и уехала; думаю, пусть лучше
хоть глаза мои на все это не глядят и уши мои не слышат.
- Это, - говорю, - Домна Платоновна, я вам верю; нет ничего несноснее,
как если одолеет тоска.
- Спасибо тебе, милый, на добром слове, именно правду говоришь, что нет
ничего несноснее, и утешь и обрадуй тебя за это слово царица небесная, что
ты все это мог понять и почувствовать. Но не можешь ты понять всей обо мне
тоски и жалости, если не открою я тебе всю мою настоящую обиду, как меня
один раз обидели. Что это саквояж там пропал или что Леканидка там
неблагодарная - все это вздор. А был у меня на свете один такой день, что
молила я господа, что пошли ты хоть змея, хоть скорпия, чтоб очи мои
сейчас выпил и сердце мое высосал. И кто ж меня обидел? Испулатка,
нехристь, турка! А кто ему помогал? Свои приятели, миром святым мазаные.
Домна Платоновна горько-прегорько заплакала.
- Курьерша одна моя знакомая, - начала она, утираючи слезы, - жила в
Лопатине доме, на Невском, и пристал к ней этот пленный турка Испулатка.
Она за него меня и просит: "Домна Платоновна! определи, - говорит, - хоть
ты его, черта, к какому-нибудь месту!" - "Куда ж, - думаю, - турку
определить? Кроме как куда-нибудь арапом, никуда его не определишь" - и
нашла я ему арапскую должность. Нашла, и прихожу, и говорю: "Так и так, -
говорю, - иди и определяйся".
Тут они и затеяли магарычи пить, потому что он уже своей поганой веры
избавился, крестился и мог вино пить.
"Не хочу я, - говорю, - ничего", - ну, только, однако, выпила. Этакой
уж у меня характер глупый, что всегда я попервоначалу скажу "нет", а потом
выпью. Так и тут: выпила и осатанела, и у нее, у этой курьерши, легла с
нею на постели.
- Ну-с?
- Ну, вот тебе и все, а нынче зашиваюсь.
- Как зашиваетесь?
- А так, что если где уж придется неминуючи ночевать, то я совсем с
ногами, вроде как в мешок, и зашиваюсь. И даже так тебе скажу, что и
совсем на сон свой подлый не надеясь, я даже и постоянно нынче на ночь
зашиваюсь.
Домна Платоновна тяжело вздохнула и опустила свою скорбную голову.
- Вот тебе уж, кажется, и знаю петербургские обстоятельства, а однако
что над собой допустила! - произнесла она после долгого раздумья,
простилась и пошла к себе на Знаменскую.
7
Через несколько лет привелось мне свезти в одну из временных тифозных
больниц одного бедняка. Сложив его на койку, я искал, кому бы его
препоручить хоть на малейшую ласку и внимание.
- СтаршОй, - гов