тором - рождество пресвятыя Владычицы богородицы, шесть фигур
и новорожденное дитя, и палаты; в третьем - Спасово пречистое рождество, и
хлев, и ясли, и предстоящие Владычица и Иосиф, и припадшие боготечные
волхвы, и Соломия-баба (*72), и скот всяким подобием: волы, овцы, козы и
осли, и сухолапль-птица, жидам запрещенная, коя пишется в означение, что
идет сие не от жидовства, а от божества, все создавшего. А в четвертом
отделении рождение Николая Угодника, и опять тут и святой угодник в
младенчестве, и палаты, и многие предстоящие. И что тут был за смысл,
чтобы видеть пред собою воспитателей столь добрых чад, и что за
художество, все фигурки ростом в булавочку, а вся их одушевленность видна
и движение. В богородичном рождестве, например, святая Анна, как по
греческому подлиннику назначено, на одре лежит, пред нею девицы тимпанницы
стоят, и одни держат дары, а иные солнечник, иные же свещи. Едина жена
держит святую Анну под плещи; Иоаким зрит в верхние палаты; баба святую
богородицу омывает в купели до пояса: посторонь девица льет из сосуда воду
в купель. Палаты все разведены по циркулю, верхняя призелень, а нижняя
бокан (*73), и в этой нижней палате сидит Иоаким и Анна на престоле, и
Анна держит пресвятую богородицу, а вокруг между палат столбы каменные,
запоны червленые, а ограда бела и вохряна... (*74) Дивно, дивно все это
Севастьян изобразил, и в премельчайшем каждом личике все богозрительство
выразил, и надписал образ "Доброчадие", и принес англичанам. Те глянули,
стали разбирать, да и руки врозь: никогда, говорят, такой фантазии не
ожидали и такой тонкости мелкоскопического письма не слыхивали, даже в
мелкоскоп смотрят, и то никакой ошибки не находят, и дали они Севастьяну
за икону двести рублей и говорят:
"Можешь ли ты еще мельче выразить?"
Севастьян отвечает:
"Могу".
"Так скопируй мне, - говорит, - в перстень женин портрет".
Но Севастьян говорит:
"Нет, вот уж этого я не могу".
"А почему?"
"А потому, - говорит, - что, во-первых, я этого искусства не пробовал,
а повторительно, я не могу для него своего художества унизить, дабы
отеческому осуждению не подпасть".
"Что за вздор такой!"
"Никак нет, - отвечает, - это не вздор, а у нас есть отеческое
постановление от благих времен, и в патриаршей грамоте подтверждается:
"аще убо кто на таковое святое дело, еже есть иконное воображение,
сподобится, то тому изрядного жительства изографу ничего, кроме святых
икон, не писать!"
Яков Яковлевич говорит:
"А если я тебе пятьсот рублей дам за это?"
"Хоть и пятьсот тысяч обещайте, все равно при вас они останутся".
Англичанин просиял и шутя говорит жене:
"Как это тебе нравится, что он твое лицо писать считает для себя за
унижение?"
А сам ей по-аглицки прибавляет: "Ох, мол, гут карахтер". Но только
молвил в конце:
"Смотрите же, братцы, теперь мы беремся все дело шабашить, а у вас, я
вижу, на все свои правила, так чтобы не было упущено или позабыто
чего-нибудь такого, что всему помешать может".
Мы отвечаем, что ничего такого не предвидим.
"Ну так смотрите, - говорит, - я начинаю", - и он поехал ко владыке с
просьбою, что хочет-де он поусердствовать, на запечатленном ангеле ризу
позолотить и венец украсить. Владыко на это ему ни то ни се: ни
отказывает, ни приказывает; а Яков Яковлевич не отста
и новорожденное дитя, и палаты; в третьем - Спасово пречистое рождество, и
хлев, и ясли, и предстоящие Владычица и Иосиф, и припадшие боготечные
волхвы, и Соломия-баба (*72), и скот всяким подобием: волы, овцы, козы и
осли, и сухолапль-птица, жидам запрещенная, коя пишется в означение, что
идет сие не от жидовства, а от божества, все создавшего. А в четвертом
отделении рождение Николая Угодника, и опять тут и святой угодник в
младенчестве, и палаты, и многие предстоящие. И что тут был за смысл,
чтобы видеть пред собою воспитателей столь добрых чад, и что за
художество, все фигурки ростом в булавочку, а вся их одушевленность видна
и движение. В богородичном рождестве, например, святая Анна, как по
греческому подлиннику назначено, на одре лежит, пред нею девицы тимпанницы
стоят, и одни держат дары, а иные солнечник, иные же свещи. Едина жена
держит святую Анну под плещи; Иоаким зрит в верхние палаты; баба святую
богородицу омывает в купели до пояса: посторонь девица льет из сосуда воду
в купель. Палаты все разведены по циркулю, верхняя призелень, а нижняя
бокан (*73), и в этой нижней палате сидит Иоаким и Анна на престоле, и
Анна держит пресвятую богородицу, а вокруг между палат столбы каменные,
запоны червленые, а ограда бела и вохряна... (*74) Дивно, дивно все это
Севастьян изобразил, и в премельчайшем каждом личике все богозрительство
выразил, и надписал образ "Доброчадие", и принес англичанам. Те глянули,
стали разбирать, да и руки врозь: никогда, говорят, такой фантазии не
ожидали и такой тонкости мелкоскопического письма не слыхивали, даже в
мелкоскоп смотрят, и то никакой ошибки не находят, и дали они Севастьяну
за икону двести рублей и говорят:
"Можешь ли ты еще мельче выразить?"
Севастьян отвечает:
"Могу".
"Так скопируй мне, - говорит, - в перстень женин портрет".
Но Севастьян говорит:
"Нет, вот уж этого я не могу".
"А почему?"
"А потому, - говорит, - что, во-первых, я этого искусства не пробовал,
а повторительно, я не могу для него своего художества унизить, дабы
отеческому осуждению не подпасть".
"Что за вздор такой!"
"Никак нет, - отвечает, - это не вздор, а у нас есть отеческое
постановление от благих времен, и в патриаршей грамоте подтверждается:
"аще убо кто на таковое святое дело, еже есть иконное воображение,
сподобится, то тому изрядного жительства изографу ничего, кроме святых
икон, не писать!"
Яков Яковлевич говорит:
"А если я тебе пятьсот рублей дам за это?"
"Хоть и пятьсот тысяч обещайте, все равно при вас они останутся".
Англичанин просиял и шутя говорит жене:
"Как это тебе нравится, что он твое лицо писать считает для себя за
унижение?"
А сам ей по-аглицки прибавляет: "Ох, мол, гут карахтер". Но только
молвил в конце:
"Смотрите же, братцы, теперь мы беремся все дело шабашить, а у вас, я
вижу, на все свои правила, так чтобы не было упущено или позабыто
чего-нибудь такого, что всему помешать может".
Мы отвечаем, что ничего такого не предвидим.
"Ну так смотрите, - говорит, - я начинаю", - и он поехал ко владыке с
просьбою, что хочет-де он поусердствовать, на запечатленном ангеле ризу
позолотить и венец украсить. Владыко на это ему ни то ни се: ни
отказывает, ни приказывает; а Яков Яковлевич не отста