и
вдруг слышим над собою англичанинов голос:
"Эй, вы! Староверы! Вот вам привез!" - и подает узелок в белом
платочке.
Лука принял узелок и замер: чувствует, что это что-то малое и
легковесное! Раскрыл уголок платочка и видит: это одна басма (*77) с
нашего ангела сорвана, а самой иконы нет.
Кинулись мы к англичанину и говорим ему с плачем:
- "Обманули вашу милость, тут иконы нет, а одна басма серебряная с нее
прислана".
Но англичанин уже не тот, что был к нам до сего времени: верно,
досадило ему это долгое дело, и он крикнул на нас:
"Да что же вы все путаете! Вы же сами мне говорили, что надо ризу
выпросить, я ее и выпросил; а вы, верно, просто не знаете, что вам нужно!"
Мы ему, видя, что он восклокотал, с осторожностью было начали
объяснять, что нам икона нужна, чтобы подделок сделать, но он не стал нас
более слушать, выгнал вон и одну милость показал, что велел изографа к
нему послать. Пошел к нему изограф Севастьян, а он точно таким же манером
и на него с клокотанием.
"Твои, - говорит, - мужики сами не знают, чего хотят: то просили ризу,
говорили, что тебе только надо размеры да абрис снять, а теперь ревут, что
это им ни к чему не нужно; по я более вам ничего сделать не могу, потому
что архиерей образа не дает. Подделывай скорее образ, обложим его ризой и
отдадим, а старый мне секретарь выкрадет".
Но Севастьян-изограф, как человек рассудительный, обаял его мягкою
речью и ответствует:
"Нет, - говорит, - ваша милость; наши мужички свое дело знают, и нам
действительно подлинная икона вперед нужна. Это, - говорит, - только в
обиду нам выдумано, что мы будто по переводам точно по трафаретам пишем. А
у нас в подлиннике постановлен закон, но исполнение его дано свободному
художеству. По подлиннику, например, поведено писать святого Зосиму или
Герасима со львом, а не стеснена фантазия изографа, как при них того льва
изобразить? Святого Неофита указано с птицею-голубем писать; Конона
Градаря с цветком, Тимофея с ковчежцем (*78), Георгия и Савву Стратилата с
копьями, Фотия с корнавкой (*79), а Кондрата с облаками, ибо он облака
воспитывал, но всякий изограф волен это изобразить как ему фантазия его
художества позволит, и потому опять не могу я знать, как тот ангел писан,
которого надо подменить".
Англичанин все это выслушал и выгнал Севастьяна, как и нас, и нет от
него никакого дальше решения, и сидим мы, милостивые государи, над рекою,
яко враны на нырище, и не знаем, вполне ли отчаиваться или еще чего
ожидать, но идти к англичанину уже не смеем, а к тому же и погода стала
опять единохарактерна нам: спустилась ужасная оттепель, и засеял дождь,
небо среди дня все яко дым коптильный, а ночи темнеющие, даже
Еспер-звезда, которая в декабре с тверди небесной не сходит, и та скрылась
и ни разу не выглянет... Тюрьма душевная, да и только! И таково наступило
Спасово рождество, а в самый сочельник (*80) ударил гром, полил ливень, и
льет, и льет без уставу два дни и три дни: снег весь смыло и в реку
снесло, а на реке лед начал синеть да пучиться, и вдруг его в
предпоследний день года всперло и понесло... Мчит его сверху и швыряет
крыга на крыгу по мутной волне, у наших построек всю реку затерло: горой
содит льдина на льдину, и прядают они и сами звенят, прости господи, точно
демоны... Как стоят постройки и этакое неспо
вдруг слышим над собою англичанинов голос:
"Эй, вы! Староверы! Вот вам привез!" - и подает узелок в белом
платочке.
Лука принял узелок и замер: чувствует, что это что-то малое и
легковесное! Раскрыл уголок платочка и видит: это одна басма (*77) с
нашего ангела сорвана, а самой иконы нет.
Кинулись мы к англичанину и говорим ему с плачем:
- "Обманули вашу милость, тут иконы нет, а одна басма серебряная с нее
прислана".
Но англичанин уже не тот, что был к нам до сего времени: верно,
досадило ему это долгое дело, и он крикнул на нас:
"Да что же вы все путаете! Вы же сами мне говорили, что надо ризу
выпросить, я ее и выпросил; а вы, верно, просто не знаете, что вам нужно!"
Мы ему, видя, что он восклокотал, с осторожностью было начали
объяснять, что нам икона нужна, чтобы подделок сделать, но он не стал нас
более слушать, выгнал вон и одну милость показал, что велел изографа к
нему послать. Пошел к нему изограф Севастьян, а он точно таким же манером
и на него с клокотанием.
"Твои, - говорит, - мужики сами не знают, чего хотят: то просили ризу,
говорили, что тебе только надо размеры да абрис снять, а теперь ревут, что
это им ни к чему не нужно; по я более вам ничего сделать не могу, потому
что архиерей образа не дает. Подделывай скорее образ, обложим его ризой и
отдадим, а старый мне секретарь выкрадет".
Но Севастьян-изограф, как человек рассудительный, обаял его мягкою
речью и ответствует:
"Нет, - говорит, - ваша милость; наши мужички свое дело знают, и нам
действительно подлинная икона вперед нужна. Это, - говорит, - только в
обиду нам выдумано, что мы будто по переводам точно по трафаретам пишем. А
у нас в подлиннике постановлен закон, но исполнение его дано свободному
художеству. По подлиннику, например, поведено писать святого Зосиму или
Герасима со львом, а не стеснена фантазия изографа, как при них того льва
изобразить? Святого Неофита указано с птицею-голубем писать; Конона
Градаря с цветком, Тимофея с ковчежцем (*78), Георгия и Савву Стратилата с
копьями, Фотия с корнавкой (*79), а Кондрата с облаками, ибо он облака
воспитывал, но всякий изограф волен это изобразить как ему фантазия его
художества позволит, и потому опять не могу я знать, как тот ангел писан,
которого надо подменить".
Англичанин все это выслушал и выгнал Севастьяна, как и нас, и нет от
него никакого дальше решения, и сидим мы, милостивые государи, над рекою,
яко враны на нырище, и не знаем, вполне ли отчаиваться или еще чего
ожидать, но идти к англичанину уже не смеем, а к тому же и погода стала
опять единохарактерна нам: спустилась ужасная оттепель, и засеял дождь,
небо среди дня все яко дым коптильный, а ночи темнеющие, даже
Еспер-звезда, которая в декабре с тверди небесной не сходит, и та скрылась
и ни разу не выглянет... Тюрьма душевная, да и только! И таково наступило
Спасово рождество, а в самый сочельник (*80) ударил гром, полил ливень, и
льет, и льет без уставу два дни и три дни: снег весь смыло и в реку
снесло, а на реке лед начал синеть да пучиться, и вдруг его в
предпоследний день года всперло и понесло... Мчит его сверху и швыряет
крыга на крыгу по мутной волне, у наших построек всю реку затерло: горой
содит льдина на льдину, и прядают они и сами звенят, прости господи, точно
демоны... Как стоят постройки и этакое неспо