ет и домогает; а мы
уже ждем, что порох огня.
13
- При сем позвольте вам, господа, напомнить, что с тех пор, как это
дело началось, время прошло немало, и на дворе стояло Спасово рождество.
Но вы не числите тамошнее рождество наравне со здешним: там время бывает с
капризцем, и один раз справляет этот праздник по-зимнему, а в другой раз
невесть по какому: дождит, мокнет; один день слегка морозцем постянет, а
на другой опять растворит; реку то ледком засалит, то вспучит и несет
крыги, как будто в весеннюю половодь... Одним словом, самое непостоянное
время, и как по тамошнему месту зовется уже не погода, а просто халепа
(*75), так оно ей и пристало халепой быть.
В тот год, к коему рассказ мой клонит, непостоянство это было самое
досадительное. Пока я вернулся с изографом, я не могу вам и перечислить,
какое число раз наши то на зимнем, то на летнем положении себя поставляли.
А время было, по работе глядя, самое горячее, потому что уже у нас все
семь быков были готовы и с одного берега на другой цепи переносились.
Хозяевам, разумеется, как можно скорее хотелось эти цепи соединить, чтобы
на них к половодью хоть какой-нибудь временный мостик подвесить для
доставки материала, но это не удалось: только цепи перетянули, жамкнул
такой морозище, что мостить нельзя. Так и осталось; цепи одни висят, а
моста нет. Зато создал бог другой мост: река стала, и наш англичанин
поехал по льду за Днепр хлопотать о нашей иконе, и оттуда возвращается и
говорит мне с Лукою:
"Завтра, - говорит, - ребята, ждите, я вам ваше сокровище привезу".
Господи, что только мы в эту пору почувствовали! Хотели было сначала
таинствовать и одному изографу сказать, но утерпеть ли сердцу человечу!
Вместо соблюдения тайности обегли мы всех своих, во все окна постучали и
все друг к другу шепчем, да не знать чего бегаем от избы к избе, благо
ночь светлая, превосходная, мороз по снегу самоцветным камнем сыпет, а в
чистом небе Еспер-звезда (*76) горит.
Проведя в такой радостной беготне ночь, день мы встретили в том же
восхищенном ожидании и с утра уже от своего изографа не отходим и не
знаем, куда за ним его сапоги понести, потому что пришел час, когда все
зависит от его художества. Что только он скажет подать или принести, мы во
всякий след вдесятером летим и так усердствуем, что один другого с ног
валим. Даже дед Марой до той поры бегал, что, зацепившись, каблук оторвал.
Один только сам изограф спокоен, потому что ему эти дела было уже не
впервые делать, и потому он несуетно себе все приготовлял: яйцо кваском
развел, олифу осмотрел, приготовил левкасный холстик, старенькие досточки,
какие подхожие к величине иконы, разложил, настроил острую пилку, как
струну, в излучине из крепкого обода и сидит под окошечком, да какие
предвидит нужными вапы пальцами в долони перетирает. А мы все вымылись в
печи, понадевали чистые рубашки и стоим на бережку, смотрим на град
убежища, откуда должен к нам светоносный гость пожаловать; а сердца так то
затрепещут, то падают...
Ах, какие были мгновения, и длились они с ранней зари даже до вечера, и
вдруг видим мы, что по льду от города англичаниновы сани несутся, и прямо
к нам... По всем трепет прошел, шапку все под ноги бросили и молимся:
"Боже отец духовом и ангелом: пощади рабы твои!"
И с этим моленьем упали ниц на снег и вперед жадно руки простираем,
уже ждем, что порох огня.
13
- При сем позвольте вам, господа, напомнить, что с тех пор, как это
дело началось, время прошло немало, и на дворе стояло Спасово рождество.
Но вы не числите тамошнее рождество наравне со здешним: там время бывает с
капризцем, и один раз справляет этот праздник по-зимнему, а в другой раз
невесть по какому: дождит, мокнет; один день слегка морозцем постянет, а
на другой опять растворит; реку то ледком засалит, то вспучит и несет
крыги, как будто в весеннюю половодь... Одним словом, самое непостоянное
время, и как по тамошнему месту зовется уже не погода, а просто халепа
(*75), так оно ей и пристало халепой быть.
В тот год, к коему рассказ мой клонит, непостоянство это было самое
досадительное. Пока я вернулся с изографом, я не могу вам и перечислить,
какое число раз наши то на зимнем, то на летнем положении себя поставляли.
А время было, по работе глядя, самое горячее, потому что уже у нас все
семь быков были готовы и с одного берега на другой цепи переносились.
Хозяевам, разумеется, как можно скорее хотелось эти цепи соединить, чтобы
на них к половодью хоть какой-нибудь временный мостик подвесить для
доставки материала, но это не удалось: только цепи перетянули, жамкнул
такой морозище, что мостить нельзя. Так и осталось; цепи одни висят, а
моста нет. Зато создал бог другой мост: река стала, и наш англичанин
поехал по льду за Днепр хлопотать о нашей иконе, и оттуда возвращается и
говорит мне с Лукою:
"Завтра, - говорит, - ребята, ждите, я вам ваше сокровище привезу".
Господи, что только мы в эту пору почувствовали! Хотели было сначала
таинствовать и одному изографу сказать, но утерпеть ли сердцу человечу!
Вместо соблюдения тайности обегли мы всех своих, во все окна постучали и
все друг к другу шепчем, да не знать чего бегаем от избы к избе, благо
ночь светлая, превосходная, мороз по снегу самоцветным камнем сыпет, а в
чистом небе Еспер-звезда (*76) горит.
Проведя в такой радостной беготне ночь, день мы встретили в том же
восхищенном ожидании и с утра уже от своего изографа не отходим и не
знаем, куда за ним его сапоги понести, потому что пришел час, когда все
зависит от его художества. Что только он скажет подать или принести, мы во
всякий след вдесятером летим и так усердствуем, что один другого с ног
валим. Даже дед Марой до той поры бегал, что, зацепившись, каблук оторвал.
Один только сам изограф спокоен, потому что ему эти дела было уже не
впервые делать, и потому он несуетно себе все приготовлял: яйцо кваском
развел, олифу осмотрел, приготовил левкасный холстик, старенькие досточки,
какие подхожие к величине иконы, разложил, настроил острую пилку, как
струну, в излучине из крепкого обода и сидит под окошечком, да какие
предвидит нужными вапы пальцами в долони перетирает. А мы все вымылись в
печи, понадевали чистые рубашки и стоим на бережку, смотрим на град
убежища, откуда должен к нам светоносный гость пожаловать; а сердца так то
затрепещут, то падают...
Ах, какие были мгновения, и длились они с ранней зари даже до вечера, и
вдруг видим мы, что по льду от города англичаниновы сани несутся, и прямо
к нам... По всем трепет прошел, шапку все под ноги бросили и молимся:
"Боже отец духовом и ангелом: пощади рабы твои!"
И с этим моленьем упали ниц на снег и вперед жадно руки простираем,