т этого отказывался. Рано утром мы встали, напились чаю и поехали.
В первом же городе я послал его с своим человеком в баню; велел хорошенько
отмыть, одеть в чистое белье - и с этих пор мы с ним ехали безостановочно,
и он не чесался. Я вынул тоже Пекторалиса и из его клеенки, завернул его в
запасную овчинную шубу моего человека - и он у меня отогрелся и сделался
чрезвычайно жив и словоохотлив. Он во время своего медлительного
путешествия не только иззябся, но и наголодался, потому что его порционных
денег ему не стало, да он и из тех что-то вначале же выслал в свой Доберан
и во все остальное время питался чуть не одною своею железною волею. Но
зато он и сделал немало наблюдений и заметок, не лишенных некоторой
оригинальности. Ему постоянно бросалось в глаза то, что еще никем не взято
в России и что можно взять уменьем, настойчивостью и, главное, "железною
волею".
Я очень им был доволен и за себя и за всех обитателей нашей колонии,
которым я рассчитывал привезти немалую потеху в лице этого оригинала, уже
заранее изловчавшегося произвести в России большие захваты при содействии
своей железной воли.
Что он нахватает - вы это увидите из развития нашей истории, а теперь
идем по порядку.
Во-первых, этот Пекторалис оказался очень хорошим, - конечно, не
гениальным, но опытным, сведущим и искусным инженером. Благодаря его
твердости и настойчивости дело, для которого он приехал, пошло
превосходно, несмотря на многие неожиданные препятствия. Машины, для
установки которых он приехал, оказались изготовленными во многих частях
весьма неточно и не из доброкачественного материала. Списываться об этом и
требовать новых частей было некогда, потому что заводы ждали перемола
хлеба, и Пекторалис много вещей сделал сам. Детали эти с грехом пополам
отливали на ничтожном, плохоньком чугунном заводишке в городе у некоего
ленивейшего мещанина, по прозванию Сафроныч, а Пекторалис отделывал их,
работая сам на самоточке. Уладить все это возможно было действительно
только при содействии железной воли. Услуги Пекторалиса были замечены и
вознаграждены прибавкою ему жалованья, которое у него поднялось теперь до
полуторы тысячи рублей в год.
Когда я объявил ему об этой прибавке, он поблагодарил за нее с
достоинством и сейчас же присел к столу и начал что-то высчитывать, а
потом уставил глаза в потолок и проговорил:
"Это, значит, не изменяя моего решения, сокращает срок ровно на один
год одиннадцать месяцев".
"Что вы считаете?"
"Я суммирую... одни мои соображения".
"Ах, извините за нескромность".
"О, ничего, ничего: у меня есть известные ожидания, которые зависят от
получения известных средств".
"И эта прибавка, о которой я вам принес известие, конечно, сокращает
срок ожидания?"
"Вы отгадали: оно сокращает его ровно на год одиннадцать месяцев. Я
должен сейчас написать об этом в Германию. Скажите, когда у нас едут в
город на почту?"
"Едут сегодня".
"Сегодня? очень жаль: я не успею описать все как следует".
"Ну что за вздор! - говорю, - много ли нужно времени, чтобы известить о
деле своего компаниона или контрагента?"
"Контрагента, - повторил он за мною и, улыбнувшись, добавил: - О, если
бы вы знали, какой этот контрагент!"
"А что? конечно, это какой-нибудь сухой формалист?"
"А вот и нет: это очень красивая и молодая девушка".
"Девушка? Ого, Гуго Ка
В первом же городе я послал его с своим человеком в баню; велел хорошенько
отмыть, одеть в чистое белье - и с этих пор мы с ним ехали безостановочно,
и он не чесался. Я вынул тоже Пекторалиса и из его клеенки, завернул его в
запасную овчинную шубу моего человека - и он у меня отогрелся и сделался
чрезвычайно жив и словоохотлив. Он во время своего медлительного
путешествия не только иззябся, но и наголодался, потому что его порционных
денег ему не стало, да он и из тех что-то вначале же выслал в свой Доберан
и во все остальное время питался чуть не одною своею железною волею. Но
зато он и сделал немало наблюдений и заметок, не лишенных некоторой
оригинальности. Ему постоянно бросалось в глаза то, что еще никем не взято
в России и что можно взять уменьем, настойчивостью и, главное, "железною
волею".
Я очень им был доволен и за себя и за всех обитателей нашей колонии,
которым я рассчитывал привезти немалую потеху в лице этого оригинала, уже
заранее изловчавшегося произвести в России большие захваты при содействии
своей железной воли.
Что он нахватает - вы это увидите из развития нашей истории, а теперь
идем по порядку.
Во-первых, этот Пекторалис оказался очень хорошим, - конечно, не
гениальным, но опытным, сведущим и искусным инженером. Благодаря его
твердости и настойчивости дело, для которого он приехал, пошло
превосходно, несмотря на многие неожиданные препятствия. Машины, для
установки которых он приехал, оказались изготовленными во многих частях
весьма неточно и не из доброкачественного материала. Списываться об этом и
требовать новых частей было некогда, потому что заводы ждали перемола
хлеба, и Пекторалис много вещей сделал сам. Детали эти с грехом пополам
отливали на ничтожном, плохоньком чугунном заводишке в городе у некоего
ленивейшего мещанина, по прозванию Сафроныч, а Пекторалис отделывал их,
работая сам на самоточке. Уладить все это возможно было действительно
только при содействии железной воли. Услуги Пекторалиса были замечены и
вознаграждены прибавкою ему жалованья, которое у него поднялось теперь до
полуторы тысячи рублей в год.
Когда я объявил ему об этой прибавке, он поблагодарил за нее с
достоинством и сейчас же присел к столу и начал что-то высчитывать, а
потом уставил глаза в потолок и проговорил:
"Это, значит, не изменяя моего решения, сокращает срок ровно на один
год одиннадцать месяцев".
"Что вы считаете?"
"Я суммирую... одни мои соображения".
"Ах, извините за нескромность".
"О, ничего, ничего: у меня есть известные ожидания, которые зависят от
получения известных средств".
"И эта прибавка, о которой я вам принес известие, конечно, сокращает
срок ожидания?"
"Вы отгадали: оно сокращает его ровно на год одиннадцать месяцев. Я
должен сейчас написать об этом в Германию. Скажите, когда у нас едут в
город на почту?"
"Едут сегодня".
"Сегодня? очень жаль: я не успею описать все как следует".
"Ну что за вздор! - говорю, - много ли нужно времени, чтобы известить о
деле своего компаниона или контрагента?"
"Контрагента, - повторил он за мною и, улыбнувшись, добавил: - О, если
бы вы знали, какой этот контрагент!"
"А что? конечно, это какой-нибудь сухой формалист?"
"А вот и нет: это очень красивая и молодая девушка".
"Девушка? Ого, Гуго Ка