распоряжения о
поездках на юг, не имел и досуга думать о Пекторалисе. Между тем прошел
октябрь и половина ноября; в беспрестанных переездах я не имел о
Пекторалисе никакого слуха и возвращался домой только под исход ноября,
объехав в это время много городов.
Погода тогда уже значительно изменилась: дожди окончились, стояла сухая
холодная колоть, и всякий день порхал сухой мелкий снежок.
Во Владимире я нашел покинутый мною тарантас, который мог еще служить
свою службу, так как на колесах было удобнее ехать, чем на санях, - и я
тронулся в путь в моем экипаже.
Пути мне от Владимира оставалось около тысячи верст; я надеялся
проехать это расстояние дней в шесть, но несносная тряска так меня
измаяла, что я давал себе частые передышки и ехал гораздо медленнее. На
пятый день к вечеру я насилу добрался до Василева Майдана и тут имел самую
неожиданную и даже невероятную встречу.
Не знаю, как теперь, а тогда Василев Майдан была холодная, бесприютная
станция в открытом поле. Довольно безобразный, обшитый тесом дом, с двумя
казенными колоннами на подъезде, смотрел неприветливо и нелюдимо - и на
самом деле, сколько мне известно, дом этот был холоден; но тем не менее я
так устал, что решился здесь заночевать.
Несмотря на то, что по мерцавшему в окнах пассажирской комнаты огоньку
я мог подозревать, что тут уже есть люди, расположившиеся на ночлег, -
решимость моя дать себе роздых была тверда, и за нее-то я и был
вознагражден самою приятною неожиданностию.
- Вы встретили здесь Пекторалиса? - перебил некто нетерпеливо
рассказчика.
- Кого бы я тут ни встретил, - отвечал он, - я вас прошу ждать, чтобы я
вам сам рассказал об этом, и не перебивать меня.
- А если это интересно?
- Тем лучше, вы постарайтесь это записать и отдать для фельетона
интересной газеты. Теперь вопрос о немецкой воле и нашем безволии в моде -
и мы можем доставить этим небезынтересное чтение.
4
- Отдав приказ своему человеку внесть кошму, шубу и другие необходимые
вещи, я велел ямщику задвинуть тарантас на двор, а сам ощупью прошел через
просторные темные сени и начал ошаривать руками дверь. Насилу я ее нашел и
начал дергать, но пазы туго набухли - и дверь не подавалась. Сколько я ни
дергал, собственные мои силы, вероятно, оказались бы совершенно
недостаточными, если бы мне на помощь не подоспела чья-то добрая рука,
или, лучше сказать, добрая нога, потому что дверь мне была открыта с
внутренней стороны толчком ноги. Я едва успел отскочить - и тогда увидал
пред собою на пороге человека в обыкновенной городской цилиндрической
шляпе и широчайшем клеенчатом плаще, на пуговице которого у воротника
висел на шнурке большой дождевой зонтик.
Лицо этого незнакомца я в первую минуту не рассмотрел, но, признаться,
чуть не обругал его за то, что он едва не сшиб меня дверью с ног. Но что
меня удивило и заставило обратить на него особенное внимание - это то, что
он не вышел в отворенную им дверь, как я мог этого ожидать, а, напротив,
снова возвратился назад и начал преспокойно шагать из угла в угол по
отвратительной, пустой комнате, едва-едва освещенной сильно оплывшею
сальною свечою.
Я обратился к нему с вопросом: не знает ли он, где здесь на этой
станции помещается смотритель или какой-нибудь другой жив-человек.
"Ich verstehe gar nichts russisch" [я ничего не п
поездках на юг, не имел и досуга думать о Пекторалисе. Между тем прошел
октябрь и половина ноября; в беспрестанных переездах я не имел о
Пекторалисе никакого слуха и возвращался домой только под исход ноября,
объехав в это время много городов.
Погода тогда уже значительно изменилась: дожди окончились, стояла сухая
холодная колоть, и всякий день порхал сухой мелкий снежок.
Во Владимире я нашел покинутый мною тарантас, который мог еще служить
свою службу, так как на колесах было удобнее ехать, чем на санях, - и я
тронулся в путь в моем экипаже.
Пути мне от Владимира оставалось около тысячи верст; я надеялся
проехать это расстояние дней в шесть, но несносная тряска так меня
измаяла, что я давал себе частые передышки и ехал гораздо медленнее. На
пятый день к вечеру я насилу добрался до Василева Майдана и тут имел самую
неожиданную и даже невероятную встречу.
Не знаю, как теперь, а тогда Василев Майдан была холодная, бесприютная
станция в открытом поле. Довольно безобразный, обшитый тесом дом, с двумя
казенными колоннами на подъезде, смотрел неприветливо и нелюдимо - и на
самом деле, сколько мне известно, дом этот был холоден; но тем не менее я
так устал, что решился здесь заночевать.
Несмотря на то, что по мерцавшему в окнах пассажирской комнаты огоньку
я мог подозревать, что тут уже есть люди, расположившиеся на ночлег, -
решимость моя дать себе роздых была тверда, и за нее-то я и был
вознагражден самою приятною неожиданностию.
- Вы встретили здесь Пекторалиса? - перебил некто нетерпеливо
рассказчика.
- Кого бы я тут ни встретил, - отвечал он, - я вас прошу ждать, чтобы я
вам сам рассказал об этом, и не перебивать меня.
- А если это интересно?
- Тем лучше, вы постарайтесь это записать и отдать для фельетона
интересной газеты. Теперь вопрос о немецкой воле и нашем безволии в моде -
и мы можем доставить этим небезынтересное чтение.
4
- Отдав приказ своему человеку внесть кошму, шубу и другие необходимые
вещи, я велел ямщику задвинуть тарантас на двор, а сам ощупью прошел через
просторные темные сени и начал ошаривать руками дверь. Насилу я ее нашел и
начал дергать, но пазы туго набухли - и дверь не подавалась. Сколько я ни
дергал, собственные мои силы, вероятно, оказались бы совершенно
недостаточными, если бы мне на помощь не подоспела чья-то добрая рука,
или, лучше сказать, добрая нога, потому что дверь мне была открыта с
внутренней стороны толчком ноги. Я едва успел отскочить - и тогда увидал
пред собою на пороге человека в обыкновенной городской цилиндрической
шляпе и широчайшем клеенчатом плаще, на пуговице которого у воротника
висел на шнурке большой дождевой зонтик.
Лицо этого незнакомца я в первую минуту не рассмотрел, но, признаться,
чуть не обругал его за то, что он едва не сшиб меня дверью с ног. Но что
меня удивило и заставило обратить на него особенное внимание - это то, что
он не вышел в отворенную им дверь, как я мог этого ожидать, а, напротив,
снова возвратился назад и начал преспокойно шагать из угла в угол по
отвратительной, пустой комнате, едва-едва освещенной сильно оплывшею
сальною свечою.
Я обратился к нему с вопросом: не знает ли он, где здесь на этой
станции помещается смотритель или какой-нибудь другой жив-человек.
"Ich verstehe gar nichts russisch" [я ничего не п