ько мне скажут "можно", я сейчас
еду - и для этого, вы видите, я даже не раздеваюсь. О, я очень давно,
очень давно не раздеваюсь".
"Чист же, - я думаю, - ты, должно быть, мой голубчик!" И говорю ему:
"Извините, мне странно, как вы собою распорядились".
"А что?"
"Да вам бы лучше поискать в Москве русского попутчика, с которым бы вы
ехали гораздо скорее и спокойнее".
"Для этого надо было останавливаться".
"Но вы очень скоро наверстали бы эту остановку".
"Я решил и дал слово не останавливаться".
"Но ведь вы, по вашим же словам, на всякой станции останавливаетесь".
"О да, но это не по моей воле".
"Согласен, но зачем же это и как вы это можете выносить?"
"О, я все могу выносить, потому что у меня железная воля!"
"Боже мой! - воскликнул я, - у вас железная воля?"
"Да, у меня железная воля; и у моего отца, и у моего деда была железная
воля, - и у меня тоже железная воля".
"Железная воля!.. вы, верно, из Доберана, что в Мекленбурге?"
Он удивился и отвечал:
"Да, я из Доберана".
"И едете на заводы в Р.?"
"Да, я еду туда".
"Вас зовут Гуго Пекторалис?"
"О да, да! я инженер Гуго Пекторалис, но как вы это узнали?"
Я не вытерпел более, вскочил с места, обнял Пекторалиса, как будто
старого друга, и повлек его к самовару, за которым обогрел его пуншем и
рассказал, что узнал его по его железной воле.
"Вот как! - воскликнул он, придя в неописанный восторг, - и, подняв
руки кверху, проговорил: - О мой отец, о мой гроссфатер! [дедушка (нем.)]
слышите ли вы это и довольны ли вашим Гуго?"
"Они непременно должны быть вами довольны, - отвечал я, - но вы
садитесь-ка скорее к столу и отогревайтесь чаем. Бы, я думаю, черт знает
как назяблись!"
"Да, я зяб; здесь холодно; о, как холодно! Я это все записал".
"У вас и платье совсем не такое, как нужно: оно не греет".
"Это правда: оно даже совсем не греет, - вот только и греют, что одни
чулки; но у меня железная воля, - и вы видите, как хорошо иметь железную
волю".
"Нет, - говорю, - не вижу".
"Как же не видите: я известен прежде, чем я приехал; я сдержал свое
слово и жив, я могу умереть с полным к себе уважением, без всякой
слабости".
"Но позвольте узнать, кому вы это дали такое слово, о котором
говорите?"
Он широко отмахнул правою рукою с вытянутым пальцем - и, медленно
наводя его на свою грудь, отвечал:
"Себе".
"Себе! Но ведь позвольте мне вам заметить: это почти упрямство".
"О нет, не упрямство".
"Обещания даются по соображениям - и исполняются по обстоятельствам".
Немец сделал полупрезрительную гримасу и отвечал, что он не признает
такого правила; что у него все, что он раз себе сказал, должно быть
сделано; что этим только и приобретается настоящая железная воля.
"Быть господином себе и тогда стать господином для других - вот что
должно, чего я хочу и что я буду преследовать".
"Ну, - думаю, - ты, брат, кажется, приехал сюда нас удивлять - смотри
же только, сам на нас не удивись!"
5
- Мы переночевали вместе с Пекторалисом и почти целую ночь провели без
сна. Назябшийся немец поместился на креслах перед камином и ни за что не
хотел расстаться с этим теплым местом; но он чесался, как блошливый
пудель, - и эти кресла под ним беспрестанно двигались и беспрестанно
будили меня своим шумом. Я не раз убеждал его перелечь на диван; но он
упорно о
еду - и для этого, вы видите, я даже не раздеваюсь. О, я очень давно,
очень давно не раздеваюсь".
"Чист же, - я думаю, - ты, должно быть, мой голубчик!" И говорю ему:
"Извините, мне странно, как вы собою распорядились".
"А что?"
"Да вам бы лучше поискать в Москве русского попутчика, с которым бы вы
ехали гораздо скорее и спокойнее".
"Для этого надо было останавливаться".
"Но вы очень скоро наверстали бы эту остановку".
"Я решил и дал слово не останавливаться".
"Но ведь вы, по вашим же словам, на всякой станции останавливаетесь".
"О да, но это не по моей воле".
"Согласен, но зачем же это и как вы это можете выносить?"
"О, я все могу выносить, потому что у меня железная воля!"
"Боже мой! - воскликнул я, - у вас железная воля?"
"Да, у меня железная воля; и у моего отца, и у моего деда была железная
воля, - и у меня тоже железная воля".
"Железная воля!.. вы, верно, из Доберана, что в Мекленбурге?"
Он удивился и отвечал:
"Да, я из Доберана".
"И едете на заводы в Р.?"
"Да, я еду туда".
"Вас зовут Гуго Пекторалис?"
"О да, да! я инженер Гуго Пекторалис, но как вы это узнали?"
Я не вытерпел более, вскочил с места, обнял Пекторалиса, как будто
старого друга, и повлек его к самовару, за которым обогрел его пуншем и
рассказал, что узнал его по его железной воле.
"Вот как! - воскликнул он, придя в неописанный восторг, - и, подняв
руки кверху, проговорил: - О мой отец, о мой гроссфатер! [дедушка (нем.)]
слышите ли вы это и довольны ли вашим Гуго?"
"Они непременно должны быть вами довольны, - отвечал я, - но вы
садитесь-ка скорее к столу и отогревайтесь чаем. Бы, я думаю, черт знает
как назяблись!"
"Да, я зяб; здесь холодно; о, как холодно! Я это все записал".
"У вас и платье совсем не такое, как нужно: оно не греет".
"Это правда: оно даже совсем не греет, - вот только и греют, что одни
чулки; но у меня железная воля, - и вы видите, как хорошо иметь железную
волю".
"Нет, - говорю, - не вижу".
"Как же не видите: я известен прежде, чем я приехал; я сдержал свое
слово и жив, я могу умереть с полным к себе уважением, без всякой
слабости".
"Но позвольте узнать, кому вы это дали такое слово, о котором
говорите?"
Он широко отмахнул правою рукою с вытянутым пальцем - и, медленно
наводя его на свою грудь, отвечал:
"Себе".
"Себе! Но ведь позвольте мне вам заметить: это почти упрямство".
"О нет, не упрямство".
"Обещания даются по соображениям - и исполняются по обстоятельствам".
Немец сделал полупрезрительную гримасу и отвечал, что он не признает
такого правила; что у него все, что он раз себе сказал, должно быть
сделано; что этим только и приобретается настоящая железная воля.
"Быть господином себе и тогда стать господином для других - вот что
должно, чего я хочу и что я буду преследовать".
"Ну, - думаю, - ты, брат, кажется, приехал сюда нас удивлять - смотри
же только, сам на нас не удивись!"
5
- Мы переночевали вместе с Пекторалисом и почти целую ночь провели без
сна. Назябшийся немец поместился на креслах перед камином и ни за что не
хотел расстаться с этим теплым местом; но он чесался, как блошливый
пудель, - и эти кресла под ним беспрестанно двигались и беспрестанно
будили меня своим шумом. Я не раз убеждал его перелечь на диван; но он
упорно о