около нее доброй приятельницы,
старушки, с которой бы она шепталась за чашкой кофе. Только с бароном фон
Лангвагеном часто остается она наедине; вечером он сидит иногда до
полуночи, но почти всегда при Ольге; и то они все больше молчат, но молчат
как-то значительно умно, как будто что-то знают такое, чего другие не
знают, но и только.
Они, по-видимому, любят быть вместе - вот единственное заключение,
какое можно вывести, глядя на них; обходится она с ним так же, как и с
другими: благосклонно, с добротой, но так же ровно и покойно.
Злые языки воспользовались было этим и стали намекать на какую-то
старинную дружбу, на поездку за границу вместе: но в отношениях ее к нему
не проглядывало ни тени какой-нибудь затаившейся особенной симпатии, а это
бы прорвалось наружу.
Между тем он был опекун небольшого имения Ольги, которое как-то попало
в залог при одном подряде, да там и село.
Барон вел процесс, то есть заставлял какого-то чиновника писать
бумаги, читал их сквозь лорнетку, подписывал и посылал того же чиновника с
ними в присутственные места, а сам связями своими в свете давал этому
процессу удовлетворительный ход. Он подавал надежду на скорое и счастливое
окончание. Это прекратило злые толки, и барона привыкли видеть в доме, как
родственника.
Ему было под пятьдесят лет, но он был очень свеж, только красил усы и
прихрамывал немного на одну ногу. Он был вежлив до утонченности, никогда не
курил при дамах, не клал ногу на другую и строго порицал молодых людей,
которые позволяют себе в обществе опрокидываться в кресле и поднимать
коленку и сапоги наравне с носом. Он и в комнате сидел в перчатках, снимая
их, только когда садился обедать.
Одет был в последнем вкусе и в петлице фрака носил много ленточек.
Ездил всегда в карете и чрезвычайно берег лошадей: садясь в экипаж, он
прежде обойдет кругом его, осмотрит сбрую, даже копыта лошадей, а иногда
вынет белый платок и потрет по плечу или хребту лошадей, чтоб посмотреть,
хорошо ли они вычищены.
Знакомого он встречал с благосклонно-вежливой улыбкой, незнакомого -
сначала холодно; но когда его представляли ему, холодность заменялась также
улыбкой, и представленный мог уже рассчитывать на нее всегда.
Рассуждал он обо всем: и о добродетели, и о дороговизне, о науках и о
свете одинаково отчетливо; выражал свое мнение в ясных и законченных
фразах, как будто говорил сентенциями, уже готовыми, записанными в
какой-нибудь курс и пущенными для общего руководства в свет.
Отношения Ольги к тетке были до сих пор очень просты и покойны: в
нежности они не переходили никогда границ умеренности, никогда не ложилось
между ними и тени неудовольствия.
Это происходило частью от характера Марьи Михайловны, тетки Ольги,
частью от совершенного недостатка всякого повода для обеих - вести себя
иначе. Тетке не приходило в голову требовать от Ольги что-нибудь такое, что
б резко противоречило ее желаниям; Ольге не приснилось бы во сне не
исполнить желания тетки, не последовать ее совету.
И в чем проявлялись эти желания? - В выборе платья, в прическе, в том,
например, поехать ли во французский театр или в оперу.
Ольга слушалась настолько, насколько тетка выражала желание или
высказывала совет, отнюдь не более, - а она всегда высказывала его с
умеренностью до сухости, насколько допускали права тетки, никогда более.
Отношения эти были так бесцветны, что нельзя было никак решить, есть
ли в
старушки, с которой бы она шепталась за чашкой кофе. Только с бароном фон
Лангвагеном часто остается она наедине; вечером он сидит иногда до
полуночи, но почти всегда при Ольге; и то они все больше молчат, но молчат
как-то значительно умно, как будто что-то знают такое, чего другие не
знают, но и только.
Они, по-видимому, любят быть вместе - вот единственное заключение,
какое можно вывести, глядя на них; обходится она с ним так же, как и с
другими: благосклонно, с добротой, но так же ровно и покойно.
Злые языки воспользовались было этим и стали намекать на какую-то
старинную дружбу, на поездку за границу вместе: но в отношениях ее к нему
не проглядывало ни тени какой-нибудь затаившейся особенной симпатии, а это
бы прорвалось наружу.
Между тем он был опекун небольшого имения Ольги, которое как-то попало
в залог при одном подряде, да там и село.
Барон вел процесс, то есть заставлял какого-то чиновника писать
бумаги, читал их сквозь лорнетку, подписывал и посылал того же чиновника с
ними в присутственные места, а сам связями своими в свете давал этому
процессу удовлетворительный ход. Он подавал надежду на скорое и счастливое
окончание. Это прекратило злые толки, и барона привыкли видеть в доме, как
родственника.
Ему было под пятьдесят лет, но он был очень свеж, только красил усы и
прихрамывал немного на одну ногу. Он был вежлив до утонченности, никогда не
курил при дамах, не клал ногу на другую и строго порицал молодых людей,
которые позволяют себе в обществе опрокидываться в кресле и поднимать
коленку и сапоги наравне с носом. Он и в комнате сидел в перчатках, снимая
их, только когда садился обедать.
Одет был в последнем вкусе и в петлице фрака носил много ленточек.
Ездил всегда в карете и чрезвычайно берег лошадей: садясь в экипаж, он
прежде обойдет кругом его, осмотрит сбрую, даже копыта лошадей, а иногда
вынет белый платок и потрет по плечу или хребту лошадей, чтоб посмотреть,
хорошо ли они вычищены.
Знакомого он встречал с благосклонно-вежливой улыбкой, незнакомого -
сначала холодно; но когда его представляли ему, холодность заменялась также
улыбкой, и представленный мог уже рассчитывать на нее всегда.
Рассуждал он обо всем: и о добродетели, и о дороговизне, о науках и о
свете одинаково отчетливо; выражал свое мнение в ясных и законченных
фразах, как будто говорил сентенциями, уже готовыми, записанными в
какой-нибудь курс и пущенными для общего руководства в свет.
Отношения Ольги к тетке были до сих пор очень просты и покойны: в
нежности они не переходили никогда границ умеренности, никогда не ложилось
между ними и тени неудовольствия.
Это происходило частью от характера Марьи Михайловны, тетки Ольги,
частью от совершенного недостатка всякого повода для обеих - вести себя
иначе. Тетке не приходило в голову требовать от Ольги что-нибудь такое, что
б резко противоречило ее желаниям; Ольге не приснилось бы во сне не
исполнить желания тетки, не последовать ее совету.
И в чем проявлялись эти желания? - В выборе платья, в прическе, в том,
например, поехать ли во французский театр или в оперу.
Ольга слушалась настолько, насколько тетка выражала желание или
высказывала совет, отнюдь не более, - а она всегда высказывала его с
умеренностью до сухости, насколько допускали права тетки, никогда более.
Отношения эти были так бесцветны, что нельзя было никак решить, есть
ли в