ате. - Любить меня, смешного, с сонным взглядом, с дряблыми
щеками... Она все смеется надо мной...
Он остановился перед зеркалом и долго рассматривал себя, сначала
неблагосклонно, потом взгляд его прояснел; он даже улыбнулся.
- Я как будто получше, посвежее, нежели как был в городе, - сказал он,
- глаза у меня не тусклые... Вот ячмень показался было, да и пропал...
Должно быть, от здешнего воздуха; много хожу, вина не пью совсем, не
лежу... Не надо и в Египет ехать.
Пришел человек от Марьи Михайловны, Ольгиной тетки, звать обедать.
- Иду, иду! - сказал Обломов.
Человек пошел.
- Постой! Вот тебе.
Он дал ему денег.
Ему весело, легко. В природе так ясно. Люди все добрые, все
наслаждаются; у всех счастье на лице. Только Захар мрачен, все стороной
смотрит на барина; зато Анисья усмехается так добродушно. "Собаку заведу, -
решил Обломов, - или кота... лучше кота: коты ласковы, мурлычут".
Он побежал к Ольге.
"Но, однакож... Ольга любит меня! - думал он дорогой. - Это молодое,
свежее создание! Ее воображению открыта теперь самая поэтическая сфера
жизни: ей должны сниться юноши с черными кудрями, стройные, высокие, с
задумчивой, затаенной силой, с отвагой на лице, с гордой улыбкой, с этой
искрой в глазах, которая тонет и трепещет во взгляде и так легко добирается
до сердца, с мягким и свежим голосом, который звучит как металлическая
струна. Наконец, любят и не юношей, не отвагу на лице, не ловкость в
мазурке, не скаканье на лошади... Положим, Ольга не дюжинная девушка, у
которой сердце можно пощекотать усами, тронуть слух звуком сабли; но ведь
тогда надо другое... силу ума, например, чтоб женщина смирялась и склоняла
голову перед этим умом, чтоб и свет кланялся ему... Или прославленный
артист... А я что такое? Обломов - больше ничего. Вот Штольц - другое дело:
Штольц - ум, сила, уменье управлять собой, другими, судьбой. Куда ни
придет, с кем ни сойдется - смотришь, уж овладел, играет, как будто на
инструменте.. А я?.. И с Захаром не управлюсь... и с собой тоже... я -
Обломов! Штольц! Боже... Ведь она его любит, - в ужасе подумал он, - сама
сказала: как друга - говорит она;да это ложь, может быть бессознательная...
Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает..."
Он пошел тише, тише, тише, одолеваемый сомнениями.
"А что, если она кокетничает со мной?..Если только..."
Он остановился совсем, оцепенел на минуту.
"Что, если тут коварство, заговор... И с чего я взял, что она любит
меня? Она не сказала: это сатанинский шепот самолюбия! Андрей! Ужели?..
быть не может: она такая, такая... Вон она какая!" - Вдруг радостно сказал
он, завидя идущую ему навстречу Ольгу.
Ольга с веселой улыбкой протянула ему руку.
"Нет, она не такая, она не обманщика, - решил он, - обманщицы не
смотрят таким ласковым взглядом; у них нет такого искреннего смеха: они все
пищат... Но... она, однакож, не сказала, что любит! - вдруг опять подумал в
испуге: это он так себе растолковал... - А досада отчего же?.. Господи! в
какой я омут попал!"
- Что это у вас? - спросила она.
- Ветка.
- Какая ветка?
- Вы видите: сиреневая.
- Где вы взяли? Тут нет сирени. Где вы шли?
- Это вы давеча сорвали и бросили.
- Зачем же вы подняли?
- Так, мне нравится, что вы... с досадой бросили ее.
- Нравится досада - это новость! Отчего?
- Не скажу.
- Скажите, пож
щеками... Она все смеется надо мной...
Он остановился перед зеркалом и долго рассматривал себя, сначала
неблагосклонно, потом взгляд его прояснел; он даже улыбнулся.
- Я как будто получше, посвежее, нежели как был в городе, - сказал он,
- глаза у меня не тусклые... Вот ячмень показался было, да и пропал...
Должно быть, от здешнего воздуха; много хожу, вина не пью совсем, не
лежу... Не надо и в Египет ехать.
Пришел человек от Марьи Михайловны, Ольгиной тетки, звать обедать.
- Иду, иду! - сказал Обломов.
Человек пошел.
- Постой! Вот тебе.
Он дал ему денег.
Ему весело, легко. В природе так ясно. Люди все добрые, все
наслаждаются; у всех счастье на лице. Только Захар мрачен, все стороной
смотрит на барина; зато Анисья усмехается так добродушно. "Собаку заведу, -
решил Обломов, - или кота... лучше кота: коты ласковы, мурлычут".
Он побежал к Ольге.
"Но, однакож... Ольга любит меня! - думал он дорогой. - Это молодое,
свежее создание! Ее воображению открыта теперь самая поэтическая сфера
жизни: ей должны сниться юноши с черными кудрями, стройные, высокие, с
задумчивой, затаенной силой, с отвагой на лице, с гордой улыбкой, с этой
искрой в глазах, которая тонет и трепещет во взгляде и так легко добирается
до сердца, с мягким и свежим голосом, который звучит как металлическая
струна. Наконец, любят и не юношей, не отвагу на лице, не ловкость в
мазурке, не скаканье на лошади... Положим, Ольга не дюжинная девушка, у
которой сердце можно пощекотать усами, тронуть слух звуком сабли; но ведь
тогда надо другое... силу ума, например, чтоб женщина смирялась и склоняла
голову перед этим умом, чтоб и свет кланялся ему... Или прославленный
артист... А я что такое? Обломов - больше ничего. Вот Штольц - другое дело:
Штольц - ум, сила, уменье управлять собой, другими, судьбой. Куда ни
придет, с кем ни сойдется - смотришь, уж овладел, играет, как будто на
инструменте.. А я?.. И с Захаром не управлюсь... и с собой тоже... я -
Обломов! Штольц! Боже... Ведь она его любит, - в ужасе подумал он, - сама
сказала: как друга - говорит она;да это ложь, может быть бессознательная...
Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает..."
Он пошел тише, тише, тише, одолеваемый сомнениями.
"А что, если она кокетничает со мной?..Если только..."
Он остановился совсем, оцепенел на минуту.
"Что, если тут коварство, заговор... И с чего я взял, что она любит
меня? Она не сказала: это сатанинский шепот самолюбия! Андрей! Ужели?..
быть не может: она такая, такая... Вон она какая!" - Вдруг радостно сказал
он, завидя идущую ему навстречу Ольгу.
Ольга с веселой улыбкой протянула ему руку.
"Нет, она не такая, она не обманщика, - решил он, - обманщицы не
смотрят таким ласковым взглядом; у них нет такого искреннего смеха: они все
пищат... Но... она, однакож, не сказала, что любит! - вдруг опять подумал в
испуге: это он так себе растолковал... - А досада отчего же?.. Господи! в
какой я омут попал!"
- Что это у вас? - спросила она.
- Ветка.
- Какая ветка?
- Вы видите: сиреневая.
- Где вы взяли? Тут нет сирени. Где вы шли?
- Это вы давеча сорвали и бросили.
- Зачем же вы подняли?
- Так, мне нравится, что вы... с досадой бросили ее.
- Нравится досада - это новость! Отчего?
- Не скажу.
- Скажите, пож