ветку сирени, которую она
сорвала и с досадой бросила.
"Отчего это она?" - стал он соображать, припоминать...
- Дурак, дурак! - вдруг вслух сказал он, хватая ландыши, ветку, и
почти бегом бросился по аллее. - Я прощенья просил, а она.. ах, ужель?..
Какая мысль!
Счастливый, сияющий, точно "с месяцем во лбу", по выражению няньки,
пришел он домой, сел в угол дивана и быстро начертил по пыли на столе
крупными буквами: "Ольга".
- Ах, какая пыль! - очнувшись от восторга, заметил он. - Захар! Захар!
- долго кричал он, потому что Захар сидел с кучерами у ворот, обращенных в
переулок.
- Поди ты! - грозным шепотом говорила Анисья, дергая его за рукав. -
Барин давно зовет тебя.
- Посмотри, Захар, что это такое? - сказал Илья Ильич, но мягко, с
добротой: он сердиться был не в состоянии теперь. - Ты и здесь хочешь такой
же беспорядок завести: пыль, паутину? Нет; извини, я не позволю! И так
Ольга Сергеевна мне проходу не дает: "Вы любите, говорит, сор".
- Да, им хорошо говорить: у них пятеро людей, - заметил Захар,
поворачиваясь к двери.
- Куда ты? Возьми да смети: здесь сесть нельзя, ни облокотиться...
Ведь это гадость, это... обломовщина!
Захар надулся и стороной посмотрел на барина.
"Вона! - подумал он, - еще выдумал какое-то жалкое слово! А знакомое!"
- Ну, мети же, что стоишь? - сказал Обломов.
- Чего мести? Я мёл сегодня! - упрямо отвечал Захар.
- А откуда ж пыль, если мёл? Смотри, вон, вон! Чтоб не было! Сейчас
смести!
- Я мёл, - твердил Захар, - не по десяти же раз мести! А пыль с улицы
набирается... здесь поле, дача; пыли много на улице.
- Да ты, Захар Трофимыч, - начала Анисья, вдруг выглянув из другой
комнаты, - напрасно сначала метешь пол, а потом со столов сметаешь: пыль-то
опять и насядет... Ты бы прежде...
- Ты что тут пришла указывать? - яростно захрипел Захар. - Иди к
своему месту!
- Где же это видано - сначала пол мести, а потом со столов убирать?..
Барин оттого и гневается...
- Ну, ну, ну! - закричал он, замахиваясь на нее локтем в грудь.
Она усмехнулась и спряталась. Обломов махнул и ему рукой, чтоб он шел
вон. Он прилег на шитую подушку головой, приложил руку к сердцу и стал
прислушиваться, как оно стучит.
"Ведь это вредно, - сказал он про себя. - Что делать? Если с доктором
посоветоваться, он, пожалуй, в Абиссинию пошлет!"
Пока Захар и Анисья не были женаты, каждый из них занимался своею
частью и не входил в чужую, то есть Анисья знала рынок и кухню и
участвовала в убирании комнат только раз в год, когда мыли полы.
Но после свадьбы доступ в барские покои ей сделался свободнее. Она
помогала Захару, и в комнатах стало чище, и вообще некоторые обязанности
мужа она взяла на себя, частью добровольно, частью потому, что Захар
деспотически возложил их на нее.
- На вот, выколоти-ко ковер, - хрипел он повелительно, или: - Ты бы
перебрала вон, что там в углу навалено, да лишнее вынесла бы в кухню, -
говорил он.
Так блаженствовал он с месяц: в комнатах чисто, барин не ворчит,
"жалких слов" не говорит, и он, Захар, ничего не делает. Но это блаженство
миновалось - и вот по какой причине.
Лишь только они с Анисьей принялись хозяйничать в барских комнатах
вместе, Захар что ни сделает, окажется глупостью. Каждый шаг его - все не
то и не так. Пятьдесят пять лет ходил он на белом свете с уверенностью, что
все, что он
сорвала и с досадой бросила.
"Отчего это она?" - стал он соображать, припоминать...
- Дурак, дурак! - вдруг вслух сказал он, хватая ландыши, ветку, и
почти бегом бросился по аллее. - Я прощенья просил, а она.. ах, ужель?..
Какая мысль!
Счастливый, сияющий, точно "с месяцем во лбу", по выражению няньки,
пришел он домой, сел в угол дивана и быстро начертил по пыли на столе
крупными буквами: "Ольга".
- Ах, какая пыль! - очнувшись от восторга, заметил он. - Захар! Захар!
- долго кричал он, потому что Захар сидел с кучерами у ворот, обращенных в
переулок.
- Поди ты! - грозным шепотом говорила Анисья, дергая его за рукав. -
Барин давно зовет тебя.
- Посмотри, Захар, что это такое? - сказал Илья Ильич, но мягко, с
добротой: он сердиться был не в состоянии теперь. - Ты и здесь хочешь такой
же беспорядок завести: пыль, паутину? Нет; извини, я не позволю! И так
Ольга Сергеевна мне проходу не дает: "Вы любите, говорит, сор".
- Да, им хорошо говорить: у них пятеро людей, - заметил Захар,
поворачиваясь к двери.
- Куда ты? Возьми да смети: здесь сесть нельзя, ни облокотиться...
Ведь это гадость, это... обломовщина!
Захар надулся и стороной посмотрел на барина.
"Вона! - подумал он, - еще выдумал какое-то жалкое слово! А знакомое!"
- Ну, мети же, что стоишь? - сказал Обломов.
- Чего мести? Я мёл сегодня! - упрямо отвечал Захар.
- А откуда ж пыль, если мёл? Смотри, вон, вон! Чтоб не было! Сейчас
смести!
- Я мёл, - твердил Захар, - не по десяти же раз мести! А пыль с улицы
набирается... здесь поле, дача; пыли много на улице.
- Да ты, Захар Трофимыч, - начала Анисья, вдруг выглянув из другой
комнаты, - напрасно сначала метешь пол, а потом со столов сметаешь: пыль-то
опять и насядет... Ты бы прежде...
- Ты что тут пришла указывать? - яростно захрипел Захар. - Иди к
своему месту!
- Где же это видано - сначала пол мести, а потом со столов убирать?..
Барин оттого и гневается...
- Ну, ну, ну! - закричал он, замахиваясь на нее локтем в грудь.
Она усмехнулась и спряталась. Обломов махнул и ему рукой, чтоб он шел
вон. Он прилег на шитую подушку головой, приложил руку к сердцу и стал
прислушиваться, как оно стучит.
"Ведь это вредно, - сказал он про себя. - Что делать? Если с доктором
посоветоваться, он, пожалуй, в Абиссинию пошлет!"
Пока Захар и Анисья не были женаты, каждый из них занимался своею
частью и не входил в чужую, то есть Анисья знала рынок и кухню и
участвовала в убирании комнат только раз в год, когда мыли полы.
Но после свадьбы доступ в барские покои ей сделался свободнее. Она
помогала Захару, и в комнатах стало чище, и вообще некоторые обязанности
мужа она взяла на себя, частью добровольно, частью потому, что Захар
деспотически возложил их на нее.
- На вот, выколоти-ко ковер, - хрипел он повелительно, или: - Ты бы
перебрала вон, что там в углу навалено, да лишнее вынесла бы в кухню, -
говорил он.
Так блаженствовал он с месяц: в комнатах чисто, барин не ворчит,
"жалких слов" не говорит, и он, Захар, ничего не делает. Но это блаженство
миновалось - и вот по какой причине.
Лишь только они с Анисьей принялись хозяйничать в барских комнатах
вместе, Захар что ни сделает, окажется глупостью. Каждый шаг его - все не
то и не так. Пятьдесят пять лет ходил он на белом свете с уверенностью, что
все, что он