е, между кустами, и ждал.
"Она пройдет здесь, - думал он, - я только погляжу незаметно, что она,
и удалюсь навсегда".
Он ждал с замирающим сердцем ее шагов. Нет, тихо. Природа жила
деятельною жизнью; вокруг кипела невидимая, мелкая работа, а все, казалось,
лежит в торжественном покое.
Между тем в траве все двигалось, ползало, суетилось. Вон муравьи бегут
в разные стороны так хлопотливо и суетливо, сталкиваются, разбегаются,
торопятся, все равно как посмотреть с высоты на какой-нибудь людской рынок:
те же кучки, та же толкотня, так же гомозится народ.
Вот шмель жужжит около цветка и вползает в его чашечку; вот мухи кучей
лепятся около выступившей капли сока на трещине липы; вот птица где-то в
чаще давно все повторяет один и тот же звук, может быть зовет другую.
Вот две бабочки, вертясь друг около друга в воздухе, опрометью, как в
вальсе, мчатся около древесных стволов. Трава сильно пахнет; из нее
раздается неумолкаемый треск...
"Какая тут возня! - думал Обломов, вглядываясь в эту суету и
вслушиваясь в мелкий шум природы. - А снаружи так все тихо, покойно!.."
А шагов все не слыхать. Наконец, вот... "Ох! - вздохнул Обломов,
тихонько раздвигая ветви. - Она, она... Что это? плачет! Боже мой!"
Ольга шла тихо и утирала платком слезы; но едва оботрет, являются
новые. Она стыдится, глотает их, хочет скрыть даже от деревьев и не может.
Обломов не видал никогда слез Ольги; он не ожидал их, и они будто обожгли
его, но так, что ему от того было не горячо, а тепло.
Он быстро пошел за ней.
- Ольга, Ольга! - нежно говорил он, следуя за ней.
Она вздрогнула, оглянулась, поглядела на него с удивлением, потом
отвернулась и пошла дальше.
Он пошел рядом с ней.
- Вы плачете? - сказал он.
У ней слезы полились сильнее. Она уже не могла удержать их и прижала
платок к лицу, разразилась рыданием и села на первую скамью.
- Что я наделал! - шептал он с ужасом, взяв ее руку и стараясь
оторвать от лица.
- Оставьте меня! - проговорила она. - Уйдите! Зачем вы здесь? Я знаю,
что я не должна плакать: о чем? Вы правы: да, все может случиться.
- Что делать, чтоб не было этих слез? - спрашивал он, став перед ней
на колени. - Говорите, приказывайте: я готов на все...
- Вы сделали, чтоб были слезы, а остановить их не в вашей власти... Вы
не так сильны! Пустите! - говорила она, махая себе платком в лицо.
Он посмотрел на нее и мысленно читал себе проклятия.
- Несчастное письмо! - произнес он с раскаянием.
Она открыла рабочую корзинку, вынула письмо и подала ему.
- Возьмите, - сказала она, - и унесите его с собой, чтоб мне долго еще
не плакать, глядя на него.
Он молча спрятал его в карман и сидел подле нее, повесив голову.
- По крайней мере, вы отдадите справедливость моим намерениям, Ольга?
- тихо говорил он. - Это доказательство, как мне дорого ваше счастье.
- Да, дорого! - вздохнув, сказала она. - Нет, Илья Ильич, вам, должно
быть, завидно стало, что я так тихо была счастлива, и вы поспешили
возмутить счастье.
- Возмутить! Так вы не читали моего письма? Я вам повторю...
- Не дочитала, потому что глаза залились слезами: я еще глупа! Но я
угадала остальное: не повторяйте, чтоб больше не плакать...
Слезы закапали опять.
- Не затем ли я отказываюсь от вас, - начал он, - что предвижу ваше
счастье впереди, что жертвую ему собой?
"Она пройдет здесь, - думал он, - я только погляжу незаметно, что она,
и удалюсь навсегда".
Он ждал с замирающим сердцем ее шагов. Нет, тихо. Природа жила
деятельною жизнью; вокруг кипела невидимая, мелкая работа, а все, казалось,
лежит в торжественном покое.
Между тем в траве все двигалось, ползало, суетилось. Вон муравьи бегут
в разные стороны так хлопотливо и суетливо, сталкиваются, разбегаются,
торопятся, все равно как посмотреть с высоты на какой-нибудь людской рынок:
те же кучки, та же толкотня, так же гомозится народ.
Вот шмель жужжит около цветка и вползает в его чашечку; вот мухи кучей
лепятся около выступившей капли сока на трещине липы; вот птица где-то в
чаще давно все повторяет один и тот же звук, может быть зовет другую.
Вот две бабочки, вертясь друг около друга в воздухе, опрометью, как в
вальсе, мчатся около древесных стволов. Трава сильно пахнет; из нее
раздается неумолкаемый треск...
"Какая тут возня! - думал Обломов, вглядываясь в эту суету и
вслушиваясь в мелкий шум природы. - А снаружи так все тихо, покойно!.."
А шагов все не слыхать. Наконец, вот... "Ох! - вздохнул Обломов,
тихонько раздвигая ветви. - Она, она... Что это? плачет! Боже мой!"
Ольга шла тихо и утирала платком слезы; но едва оботрет, являются
новые. Она стыдится, глотает их, хочет скрыть даже от деревьев и не может.
Обломов не видал никогда слез Ольги; он не ожидал их, и они будто обожгли
его, но так, что ему от того было не горячо, а тепло.
Он быстро пошел за ней.
- Ольга, Ольга! - нежно говорил он, следуя за ней.
Она вздрогнула, оглянулась, поглядела на него с удивлением, потом
отвернулась и пошла дальше.
Он пошел рядом с ней.
- Вы плачете? - сказал он.
У ней слезы полились сильнее. Она уже не могла удержать их и прижала
платок к лицу, разразилась рыданием и села на первую скамью.
- Что я наделал! - шептал он с ужасом, взяв ее руку и стараясь
оторвать от лица.
- Оставьте меня! - проговорила она. - Уйдите! Зачем вы здесь? Я знаю,
что я не должна плакать: о чем? Вы правы: да, все может случиться.
- Что делать, чтоб не было этих слез? - спрашивал он, став перед ней
на колени. - Говорите, приказывайте: я готов на все...
- Вы сделали, чтоб были слезы, а остановить их не в вашей власти... Вы
не так сильны! Пустите! - говорила она, махая себе платком в лицо.
Он посмотрел на нее и мысленно читал себе проклятия.
- Несчастное письмо! - произнес он с раскаянием.
Она открыла рабочую корзинку, вынула письмо и подала ему.
- Возьмите, - сказала она, - и унесите его с собой, чтоб мне долго еще
не плакать, глядя на него.
Он молча спрятал его в карман и сидел подле нее, повесив голову.
- По крайней мере, вы отдадите справедливость моим намерениям, Ольга?
- тихо говорил он. - Это доказательство, как мне дорого ваше счастье.
- Да, дорого! - вздохнув, сказала она. - Нет, Илья Ильич, вам, должно
быть, завидно стало, что я так тихо была счастлива, и вы поспешили
возмутить счастье.
- Возмутить! Так вы не читали моего письма? Я вам повторю...
- Не дочитала, потому что глаза залились слезами: я еще глупа! Но я
угадала остальное: не повторяйте, чтоб больше не плакать...
Слезы закапали опять.
- Не затем ли я отказываюсь от вас, - начал он, - что предвижу ваше
счастье впереди, что жертвую ему собой?