.. Разве я делаю это хладнокровно?
Разве у меня не плачет все внутри? Зачем же я это делаю?
- Зачем? - повторила она, вдруг перестав плакать и обернувшись к нему.
- Затем же, зачем спрятались теперь в кусты, чтоб подсмотреть, буду ли я
плакать и как я буду плакать, - вот зачем! Если б вы хотели искренне того,
что написано в письме, если б были убеждены, что надо расстаться, вы бы
уехали за границу, не повидавшись со мной.
- Какая мысль!.. - заговорил он с упреком и не договорил. Его поразило
это предположение, потому что ему вдруг стало ясно, что это правда.
- Да, - подтвердила она, - вчера вам нужно было мое люблю, сегодня
понадобились слезы, а завтра, может быть, вы захотите видеть, как я умираю.
- Ольга, можно ли так обижать меня! Ужели вы не верите, что я отдал бы
теперь полжизни, чтоб услышать ваш смех и не видеть слез.
- Да, теперь, может быть, когда уже видели, как плачет о вас
женщина... Нет, - прибавила она, - у вас нет сердца. Вы не хотели моих
слез, говорите вы, так бы и не сделали, если б не хотели.
- Да разве я знал?! - с вопросом и восклицанием в голосе сказал он,
прикладывая обе ладони к груди.
- У сердца, когда оно любит, есть свой ум, - возразила она, - оно
знает, чего хочет, и знает наперед, что будет. Мне вчера нельзя было прийти
сюда: к нам вдруг приехали гости, но я знала, что вы измучились бы, ожидая
меня, может быть дурно бы спали: я пришла, потому что не хотела вашего
мученья... А вы... вам весело, что я плачу. Смотрите, смотрите,
наслаждайтесь!
И опять заплакала она.
- Я и так дурно спал, Ольга; я измучился ночь...
- И вам жаль стало, что я спала хорошо, что я не мучусь - не правда
ли? - перебила она. - Если б я не заплакала теперь, вы бы и сегодня дурно
спали.
- Что ж мне теперь делать: просить прощения? - с покорной нежностью
сказал он.
- Просят прощения дети или когда в толпе отдавят ногу кому-нибудь, а
тут извинение не поможет, - говорила она, обмахивая опять платком лицо.
- Однако, Ольга, если это правда. Если моя мысль справедлива и ваша
любовь - ошибка? Если вы полюбите другого, а, взглянув на меня тогда,
покраснеете...
- Так что же? - спросила она, глядя на него таким иронически-глубоким,
проницательным взглядом, что он смутился.
"Она что-то хочет добыть из меня! - подумал он. - Держись, Илья
Ильич!"
- Как "что же"! - машинально повторил он, беспокойно глядя на нее и не
догадываясь, какая мысль формируется у ней в голове, как оправдает она свое
что же, когда, очевидно, нельзя оправдать результатов этой любви, если она
ошибка.
Она глядела на него так сознательно, с такой уверенностью, так,
по-видимому, владела своею мыслью.
- Вы боитесь, - возразила она колко, - упасть "на дно бездны"; вас
пугает будущая обида, что я разлюблю вас!.. "Мне будет худо", пишете вы...
Он все еще плохо понимал.
- Да ведь мне тогда будет хорошо, если я полюблю другого: значит, я
буду счастлива! А вы говорите, что "предвидите мое счастье впереди и готовы
пожертвовать для меня всем, даже жизнью"?
Он глядел на нее пристально и мигал редко и широко.
- Вон какая вышла логика! - шептал он. - Признаться, я не ожидал...
А она оглядывала его так ядовито с ног до головы.
- А счастье, от которого вы с ума сходите? - продолжала она. - А эти
утра и вечера, этот парк, а мое люблю - все это ничего не стоит, никакой
цены, н
Разве у меня не плачет все внутри? Зачем же я это делаю?
- Зачем? - повторила она, вдруг перестав плакать и обернувшись к нему.
- Затем же, зачем спрятались теперь в кусты, чтоб подсмотреть, буду ли я
плакать и как я буду плакать, - вот зачем! Если б вы хотели искренне того,
что написано в письме, если б были убеждены, что надо расстаться, вы бы
уехали за границу, не повидавшись со мной.
- Какая мысль!.. - заговорил он с упреком и не договорил. Его поразило
это предположение, потому что ему вдруг стало ясно, что это правда.
- Да, - подтвердила она, - вчера вам нужно было мое люблю, сегодня
понадобились слезы, а завтра, может быть, вы захотите видеть, как я умираю.
- Ольга, можно ли так обижать меня! Ужели вы не верите, что я отдал бы
теперь полжизни, чтоб услышать ваш смех и не видеть слез.
- Да, теперь, может быть, когда уже видели, как плачет о вас
женщина... Нет, - прибавила она, - у вас нет сердца. Вы не хотели моих
слез, говорите вы, так бы и не сделали, если б не хотели.
- Да разве я знал?! - с вопросом и восклицанием в голосе сказал он,
прикладывая обе ладони к груди.
- У сердца, когда оно любит, есть свой ум, - возразила она, - оно
знает, чего хочет, и знает наперед, что будет. Мне вчера нельзя было прийти
сюда: к нам вдруг приехали гости, но я знала, что вы измучились бы, ожидая
меня, может быть дурно бы спали: я пришла, потому что не хотела вашего
мученья... А вы... вам весело, что я плачу. Смотрите, смотрите,
наслаждайтесь!
И опять заплакала она.
- Я и так дурно спал, Ольга; я измучился ночь...
- И вам жаль стало, что я спала хорошо, что я не мучусь - не правда
ли? - перебила она. - Если б я не заплакала теперь, вы бы и сегодня дурно
спали.
- Что ж мне теперь делать: просить прощения? - с покорной нежностью
сказал он.
- Просят прощения дети или когда в толпе отдавят ногу кому-нибудь, а
тут извинение не поможет, - говорила она, обмахивая опять платком лицо.
- Однако, Ольга, если это правда. Если моя мысль справедлива и ваша
любовь - ошибка? Если вы полюбите другого, а, взглянув на меня тогда,
покраснеете...
- Так что же? - спросила она, глядя на него таким иронически-глубоким,
проницательным взглядом, что он смутился.
"Она что-то хочет добыть из меня! - подумал он. - Держись, Илья
Ильич!"
- Как "что же"! - машинально повторил он, беспокойно глядя на нее и не
догадываясь, какая мысль формируется у ней в голове, как оправдает она свое
что же, когда, очевидно, нельзя оправдать результатов этой любви, если она
ошибка.
Она глядела на него так сознательно, с такой уверенностью, так,
по-видимому, владела своею мыслью.
- Вы боитесь, - возразила она колко, - упасть "на дно бездны"; вас
пугает будущая обида, что я разлюблю вас!.. "Мне будет худо", пишете вы...
Он все еще плохо понимал.
- Да ведь мне тогда будет хорошо, если я полюблю другого: значит, я
буду счастлива! А вы говорите, что "предвидите мое счастье впереди и готовы
пожертвовать для меня всем, даже жизнью"?
Он глядел на нее пристально и мигал редко и широко.
- Вон какая вышла логика! - шептал он. - Признаться, я не ожидал...
А она оглядывала его так ядовито с ног до головы.
- А счастье, от которого вы с ума сходите? - продолжала она. - А эти
утра и вечера, этот парк, а мое люблю - все это ничего не стоит, никакой
цены, н