ову оставалось только приехать весной и, благословясь, начать
стройку при себе. К тому времени предполагалось собрать оброк и, кроме
того, было в виду заложить деревню - следовательно, расходы было из чего
покрыть.
После болезни Илья Ильич долго был мрачен, по целым часам повергался в
болезненную задумчивость и иногда не отвечал на вопросы Захара, не замечал,
как он ронял чашки на пол и не сметал со стола пыль, или хозяйка, являясь
по праздникам с пирогом, заставала его в слезах.
Потом мало-помалу место живого горя заступило немое равнодушие. Илья
Ильич по целым часам смотрел, как падал снег и наносил сугробы на дворе и
на улице, как покрыл дрова, курятники, конуру, садик, гряды огорода, как из
столбов забора образовались пирамиды, как все умерло и окуталось в саван.
Подолгу слушал он треск кофейной мельницы, скаканье на цепи и лай
собаки, чищенье сапог Захаром и мерный стук маятника.
К нему по-прежнему входила хозяйка, с предложением купить что-нибудь
или откушать чего-нибудь; бегали хозяйские дети: он равнодушно-ласково
говорил с первой, последним задавал уроки, слушал, как они читают, и
улыбался на их детскую болтовню вяло и нехотя.
Но гора осыпалась понемногу, море отступало от берега или приливало к
нему, и Обломов мало-помалу входил в прежнюю нормальную свою жизнь.
Осень, лето и зима прошли вяло, скучно. Но Обломов ждал опять весны и
мечтал о поездке в деревню.
В марте напекли жаворонков, в апреле у него выставили рамы и объявили,
что вскрылась Нева и наступила весна.
Он бродил по саду. Потом стал сажать овощи в огороде; пришли разные
праздники, троица, семик, первое мая; все это ознаменовалось березками,
венками; в роще пили чай.
С начала лета в доме стали поговаривать о двух больших предстоящих
праздниках: иванове дне, именинах братца, и об ильине дне - именинах
Обломова: это были две важные эпохи в виду. И когда хозяйке случилось
купить или видеть на рынке отличную четверть телятины или удавался особенно
хорошо пирог, она приговаривала: "Ах, если б этакая телятина попалась или
этакий пирог удался в иванов или в ильин день!"
Поговаривали об ильинской пятнице и о совершаемой ежегодно на
Пороховые Заводы прогулке пешком, о празднике на Смоленском кладбище, в
Колпине.
Под окнами снова раздалось тяжелое кудахтанье наседки и писк нового
поколения цыплят; пошли пироги с цыплятами и свежими грибами,
свежепросоленные огурцы; вскоре появились и ягоды.
- Потроха уж теперь нехороши, - сказала хозяйка Обломову, - вчера за
две пары маленьких просили семь гривен, зато лососина свежая есть: ботвинью
хоть каждый день можно готовить.
Хозяйственная часть в доме Пшеницыной процветала, не потому только,
что Агафья Матвеевна была образцовая хозяйка, что это было ее призванием,
но и потому еще, что Иван Матвеевич Мухояров был, в гастрономическом
отношении, великий эпикуреец. Он был более нежели небрежен в платье, в
белье: платье носил по многим годам и тратил деньги на покупку нового с
отвращением и досадой, не развешивал его тщательно, а сваливал в угол, в
кучу. Белье, как чернорабочий, менял только в субботу; но что касалось
стола, он не щадил издержек.
В этом он отчасти руководствовался своей собственной, созданной им, со
времени вступления в службу, логикой: "Не увидят, что в брюхе, - и
толковать пустяков не станут; тогда как тяжелая цепочка на часах, новый
фрак, светлые сапоги - все это порождает
стройку при себе. К тому времени предполагалось собрать оброк и, кроме
того, было в виду заложить деревню - следовательно, расходы было из чего
покрыть.
После болезни Илья Ильич долго был мрачен, по целым часам повергался в
болезненную задумчивость и иногда не отвечал на вопросы Захара, не замечал,
как он ронял чашки на пол и не сметал со стола пыль, или хозяйка, являясь
по праздникам с пирогом, заставала его в слезах.
Потом мало-помалу место живого горя заступило немое равнодушие. Илья
Ильич по целым часам смотрел, как падал снег и наносил сугробы на дворе и
на улице, как покрыл дрова, курятники, конуру, садик, гряды огорода, как из
столбов забора образовались пирамиды, как все умерло и окуталось в саван.
Подолгу слушал он треск кофейной мельницы, скаканье на цепи и лай
собаки, чищенье сапог Захаром и мерный стук маятника.
К нему по-прежнему входила хозяйка, с предложением купить что-нибудь
или откушать чего-нибудь; бегали хозяйские дети: он равнодушно-ласково
говорил с первой, последним задавал уроки, слушал, как они читают, и
улыбался на их детскую болтовню вяло и нехотя.
Но гора осыпалась понемногу, море отступало от берега или приливало к
нему, и Обломов мало-помалу входил в прежнюю нормальную свою жизнь.
Осень, лето и зима прошли вяло, скучно. Но Обломов ждал опять весны и
мечтал о поездке в деревню.
В марте напекли жаворонков, в апреле у него выставили рамы и объявили,
что вскрылась Нева и наступила весна.
Он бродил по саду. Потом стал сажать овощи в огороде; пришли разные
праздники, троица, семик, первое мая; все это ознаменовалось березками,
венками; в роще пили чай.
С начала лета в доме стали поговаривать о двух больших предстоящих
праздниках: иванове дне, именинах братца, и об ильине дне - именинах
Обломова: это были две важные эпохи в виду. И когда хозяйке случилось
купить или видеть на рынке отличную четверть телятины или удавался особенно
хорошо пирог, она приговаривала: "Ах, если б этакая телятина попалась или
этакий пирог удался в иванов или в ильин день!"
Поговаривали об ильинской пятнице и о совершаемой ежегодно на
Пороховые Заводы прогулке пешком, о празднике на Смоленском кладбище, в
Колпине.
Под окнами снова раздалось тяжелое кудахтанье наседки и писк нового
поколения цыплят; пошли пироги с цыплятами и свежими грибами,
свежепросоленные огурцы; вскоре появились и ягоды.
- Потроха уж теперь нехороши, - сказала хозяйка Обломову, - вчера за
две пары маленьких просили семь гривен, зато лососина свежая есть: ботвинью
хоть каждый день можно готовить.
Хозяйственная часть в доме Пшеницыной процветала, не потому только,
что Агафья Матвеевна была образцовая хозяйка, что это было ее призванием,
но и потому еще, что Иван Матвеевич Мухояров был, в гастрономическом
отношении, великий эпикуреец. Он был более нежели небрежен в платье, в
белье: платье носил по многим годам и тратил деньги на покупку нового с
отвращением и досадой, не развешивал его тщательно, а сваливал в угол, в
кучу. Белье, как чернорабочий, менял только в субботу; но что касалось
стола, он не щадил издержек.
В этом он отчасти руководствовался своей собственной, созданной им, со
времени вступления в службу, логикой: "Не увидят, что в брюхе, - и
толковать пустяков не станут; тогда как тяжелая цепочка на часах, новый
фрак, светлые сапоги - все это порождает