ил он,
взглянув на Штольца.
Штольц, не отвечая, продолжал смотреть на него, глубоко заглядывая ему
в душу.
- Я слышал, она с теткой уехала за границу, - говорил Обломов: -
вскоре...
- Вскоре после того, как узнала свою ошибку, - договорил Штольц.
- Разве ты знаешь... - говорил Обломов, не зная, куда деваться от
смущенья.
- Все, - сказал Штольц, - даже и о ветке сирени. И тебе не стыдно, не
больно, Илья? не жжет тебя раскаяние, сожаление?..
- Не говори, не поминай! - торопливо перебил его Обломов. - Я и то
вынес горячку, когда увидел, какая бездна лежит между мною и ею, когда
убедился, что я не стою ее... Ах, Андрей! если ты любишь меня, не мучь, не
поминай о ней: я давно указывал ей ошибку, она не хотела верить... право, я
не очень виноват...
- Я не виню тебя, Илья, - дружески, мягко продолжал Штольц, - я читал
твое письмо. Виноват больше всех я, потом она, потом уж ты, и то мало.
- Что она теперь? - робко спросил Обломов.
- Что: грустит, плачет неутешными слезами и проклинает тебя...
Испуг, сострадание, ужас, раскаяние с каждым словом являлись на лице
Обломова.
- Что ты говоришь, Андрей! - сказал он, вставая с места. - Поедем,
ради бога, сейчас, сию минуту: я у ног ее выпрошу прощение...
- Сиди смирно! - перебил Штольц засмеявшись. - Она весела, даже
счастлива, велела кланяться тебе и хотела писать, но я отговорил, сказал,
что это тебя взволнует.
- Ну, слава богу! - почти со слезами произнес Обломов. - Как я рад,
Андрей, позволь поцеловать тебя, и выпьем за ее здоровье.
Они выпили по бокалу шампанского.
- Где ж она теперь?
- Теперь в Швейцарии. К осени она с теткой поедет к себе в деревню. Я
за этим здесь теперь: нужно еще окончательно похлопотать в палате. Барон не
доделал дела; он вздумал посвататься за Ольгу...
- Ужели? Так это правда? - спросил Обломов. - Ну, что ж она?
- Разумеется, что: отказала; он огорчился и уехал, а я вот теперь
доканчивай дела! На той неделе все кончится. Ну, ты что? Зачем ты забился в
эту глушь?
- Покойно здесь, тихо, Андрей, никто не мешает...
- В чем?
- Заниматься...
- Помилуй, здесь та же Обломовка, только гаже, - говорил Штольц
оглядываясь. - Поедем-ка в деревню, Илья.
- В деревню... хорошо, пожалуй: там же стройка начнется скоро...
только не вдруг, Андрей, дай сообразить...
- Опять сообразить! Знаю я твои соображения: сообразишь, как года два
назад сообразил ехать за границу. Поедем на той неделе.
- Как же вдруг, на той неделе? - защищался Обломов. - Ты на ходу, а
мне ведь надо приготовиться... У меня здесь все хозяйство: как я кину его?
У меня ничего нет.
- Да ничего и не надо. Ну, что тебе нужно?
Обломов молчал.
- Здоровье плохо, Андрей, - сказал он, - одышка одолевает. Ячмени
опять пошли, то на том, то на другом глазу, и ноги стали отекать. А иногда
заспишься ночью, вдруг точно ударит кто-нибудь по голове или по спине, так
что вскочишь...
- Послушай, Илья, серьезно скажу тебе, что надо переменить образ
жизни, иначе ты наживешь себе водяную или удар. Уж с надеждами на
будущность - кончено: если Ольга, этот ангел, не унес тебя на своих крыльях
из твоего болота, так я ничего не сделаю. Но избрать себе маленький круг
деятельности, устроить деревушку, возиться с мужиками, входить в их дела,
строить, садить - все это ты должен и можешь сделать...
взглянув на Штольца.
Штольц, не отвечая, продолжал смотреть на него, глубоко заглядывая ему
в душу.
- Я слышал, она с теткой уехала за границу, - говорил Обломов: -
вскоре...
- Вскоре после того, как узнала свою ошибку, - договорил Штольц.
- Разве ты знаешь... - говорил Обломов, не зная, куда деваться от
смущенья.
- Все, - сказал Штольц, - даже и о ветке сирени. И тебе не стыдно, не
больно, Илья? не жжет тебя раскаяние, сожаление?..
- Не говори, не поминай! - торопливо перебил его Обломов. - Я и то
вынес горячку, когда увидел, какая бездна лежит между мною и ею, когда
убедился, что я не стою ее... Ах, Андрей! если ты любишь меня, не мучь, не
поминай о ней: я давно указывал ей ошибку, она не хотела верить... право, я
не очень виноват...
- Я не виню тебя, Илья, - дружески, мягко продолжал Штольц, - я читал
твое письмо. Виноват больше всех я, потом она, потом уж ты, и то мало.
- Что она теперь? - робко спросил Обломов.
- Что: грустит, плачет неутешными слезами и проклинает тебя...
Испуг, сострадание, ужас, раскаяние с каждым словом являлись на лице
Обломова.
- Что ты говоришь, Андрей! - сказал он, вставая с места. - Поедем,
ради бога, сейчас, сию минуту: я у ног ее выпрошу прощение...
- Сиди смирно! - перебил Штольц засмеявшись. - Она весела, даже
счастлива, велела кланяться тебе и хотела писать, но я отговорил, сказал,
что это тебя взволнует.
- Ну, слава богу! - почти со слезами произнес Обломов. - Как я рад,
Андрей, позволь поцеловать тебя, и выпьем за ее здоровье.
Они выпили по бокалу шампанского.
- Где ж она теперь?
- Теперь в Швейцарии. К осени она с теткой поедет к себе в деревню. Я
за этим здесь теперь: нужно еще окончательно похлопотать в палате. Барон не
доделал дела; он вздумал посвататься за Ольгу...
- Ужели? Так это правда? - спросил Обломов. - Ну, что ж она?
- Разумеется, что: отказала; он огорчился и уехал, а я вот теперь
доканчивай дела! На той неделе все кончится. Ну, ты что? Зачем ты забился в
эту глушь?
- Покойно здесь, тихо, Андрей, никто не мешает...
- В чем?
- Заниматься...
- Помилуй, здесь та же Обломовка, только гаже, - говорил Штольц
оглядываясь. - Поедем-ка в деревню, Илья.
- В деревню... хорошо, пожалуй: там же стройка начнется скоро...
только не вдруг, Андрей, дай сообразить...
- Опять сообразить! Знаю я твои соображения: сообразишь, как года два
назад сообразил ехать за границу. Поедем на той неделе.
- Как же вдруг, на той неделе? - защищался Обломов. - Ты на ходу, а
мне ведь надо приготовиться... У меня здесь все хозяйство: как я кину его?
У меня ничего нет.
- Да ничего и не надо. Ну, что тебе нужно?
Обломов молчал.
- Здоровье плохо, Андрей, - сказал он, - одышка одолевает. Ячмени
опять пошли, то на том, то на другом глазу, и ноги стали отекать. А иногда
заспишься ночью, вдруг точно ударит кто-нибудь по голове или по спине, так
что вскочишь...
- Послушай, Илья, серьезно скажу тебе, что надо переменить образ
жизни, иначе ты наживешь себе водяную или удар. Уж с надеждами на
будущность - кончено: если Ольга, этот ангел, не унес тебя на своих крыльях
из твоего болота, так я ничего не сделаю. Но избрать себе маленький круг
деятельности, устроить деревушку, возиться с мужиками, входить в их дела,
строить, садить - все это ты должен и можешь сделать...