- О, чтоб вам пусто было, проклятые! - с яростью разразился Захар,
обращаясь к уроненным вещам. - Где это видано завтракать перед самым
обедом?
И, поставив поднос, он поднял с пола, что уронил; взяв булку, он дунул
на нее и положил на стол.
Илья Ильич принялся завтракать, а Захар остановился в некотором
отдалении от него, поглядывая на него стороной и намереваясь, по-видимому,
что-то сказать.
Но Обломов завтракал, не обращая на него ни малейшего внимания.
Захар кашлянул два раза.
Обломов все ничего.
- Управляющий опять сейчас присылал, - робко заговорил наконец Захар,
- подрядчик был у него, говорит: нельзя ли взглянуть на нашу квартиру?
Насчет переделки-то все...
Илья Ильич кушал, не отвечая на слова.
- Илья Ильич, - помолчав, еще тише сказал Захар.
Илья Ильич сделал вид, что он не слышит.
- На будущей неделе велят съезжать, - просипел Захар.
Обломов выпил рюмку вина и молчал.
- Как же нам быть-то, Илья Ильич? - почти шепотом спросил Захар.
- А я тебе запретил говорить мне об этом, - строго сказал Илья Ильич
и, привстав, подошел к Захару.
Тот попятился от него.
- Какой ты ядовитый человек, Захар! - прибавил Обломов с чувством.
Захар обиделся.
- Вот, - сказал он, - ядовитый! Что я за ядовитый? Я никого не убил.
- Как же не ядовитый! - повторил Илья Ильич, - ты отравляешь мне
жизнь.
- Я не ядовитый! - твердил Захар.
- Что ты ко мне пристаешь с квартирой?
- Что ж мне делать-то?
- А мне что делать?
- Вы хотели ведь написать к домовому хозяину?
- Ну и напишу; погоди; нельзя же вдруг!
- Вот бы теперь и написали.
- Теперь, теперь! Еще у меня поважнее есть дело. Ты думаешь, что это
дрова рубить? тяп да ляп? Вон, - говорил Обломов, поворачивая сухое перо в
чернильнице, - и чернил-то нет! Как я стану писать?
- А я вот сейчас квасом разведу, - сказал Захар и, взяв чернильницу,
проворно пошел в переднюю, а Обломов начал искать бумаги.
- Да, никак, и бумаги-то нет! - говорил он сам с собой, роясь в ящике
и ощупывая стол. - Да и так нет! Ах, этот Захар: житья нет от него!
- Ну, как же ты не ядовитый человек? - сказал Илья Ильич вошедшему
Захару, - ни за чем не посмотришь! Как же в доме бумаги не иметь?
- Да что это, Илья Ильич, за наказание! Я христианин: что ж вы
ядовитым-то браните? Далось: ядовитый! Мы при старом барине родились и
выросли, он и щенком изволил бранить и за уши драл, а этакого слова не
слыхивали, выдумок не было! Долго ли до греха? Вот бумага, извольте.
Он взял с этажерки и подал ему пол-листа серой бумаги.
- На этом разве можно писать? - спросил Обломов, бросив бумагу. - Я
этим на ночь стакан закрывал, чтоб туда не попало что-нибудь... ядовитое.
Захар отвернулся и смотрел в стену.
- Ну, да нужды нет: подай сюда, я начерно напишу, а Алексеев ужо
перепишет.
Илья Ильич сел к столу и быстро вывел: "Милостивый государь!.."
- Какие скверные чернила! - сказал Обломов. - В другой раз у меня
держи ухо востро, Захар, и делай свое дело как следует!
Он подумал немного и начал писать.
"Квартира, которую я занимаю во втором этаже дома, в котором вы
предположили произвести некоторые перестройки, вполне соответствует моему
образу жизни и приобретенной вследствие долгого пребывания в сем доме
привычке. Известясь через