ришь, Илья Ильич и отгуляется в полгода, и как вырастет он в это
время! Как потолстеет! Как спит славно! Не налюбуются на него в доме,
замечая, напротив, что, возвратясь в субботу от немца, ребенок худ и
бледен.
- Долго ли до греха? - говорили отец и мать. - Ученье-то не уйдет, а
здоровья не купишь; здоровье дороже всего в жизни. Вишь, он из ученья как
из больницы воротится: жирок весь пропадает, жиденький такой... да и шалун:
все бы ему бегать!
Да, - заметит отец, - ученье-то не свой брат: хоть кого в бараний рог
свернет!
И нежные родители продолжали приискивать предлоги удерживать сына
дома. За предлогами, и кроме праздников, дело не ставало. Зимой казалось им
холодно, летом по жаре тоже не годится ехать, а иногда и дождь пойдет,
осенью слякоть мешает. Иногда Антипка что-то сомнителен покажется: пьян не
пьян, а как-то дико смотрит: беды бы не было, завязнет или оборвется
где-нибудь.
Обломовы старались, впрочем, придать как можно более законности этим
предлогам в своих собственных глазах и особенно в глазах Штольца, который
не щадил и в глаза и за глаза доннерветтеров за такое баловство.
Времена Простаковых и Скотининых миновались давно. Пословица ученье
свет, а неученых тьма бродила уже по селам и деревням вместе с книгами,
развозимыми букинистами.
Старики понимали выгоду просвещения, но только внешнюю его выгоду. Они
видели, что уж все начали выходить в люди, то есть приобретать чины, кресты
и деньги не иначе, как только путем ученья; что старым подьячим, заторелым
на службе дельцам, состарившимся в давнишних привычках, кавычках и крючках,
приходилось плохо.
Стали носиться зловещие слухи о необходимости не только знания
грамоты, но и других, до тех пор неслыханных в том быту наук. Между
титулярным советником и коллежским асессором разверзалась бездна, мостом
через которую служил какой-то диплом.
Старые служаки, чада привычки и питомцы взяток, стали исчезать.
Многих, которые не успели умереть, выгнали за неблагонадежность, других
отдали под суд; самые счастливые были те, которые, махнув рукой из новый
порядок вещей, убрались подобру да поздорову в благоприобретенные углы.
Обломовы смекали это и понимали выгоду образования, но только эту
очевидную выгоду. О внутренней потребности ученья они имели еще смутное и
отдаленное понятие, и оттого им хотелось уловить для своего Илюши пока
некоторые блестящие преимущества.
Они мечтали и о шитом мундире для него, воображали его советником в
палате, а мать даже и губернатором; но всего этого хотелось бы им
достигнуть как-нибудь подешевле, с разными хитростями, обойти тайком
разбросанные по пути просвещения и честей камни и преграды, не трудясь
перескакивать через них, то есть, например, учиться слегка, не до изнурения
души и тела, не до утраты благословенной, в детстве приобретенной полноты,
а так, чтоб только соблюсти предписанную форму и добыть как-нибудь
аттестат, в котором бы сказано было, что Илюша прошел все науки и
искусства.
Вся эта обломовская система воспитания встретила сильную оппозицию в
системе Штольца. Борьба была с обеих сторон упорная. Штольц прямо, открыто
и настойчиво поражал соперников, а они уклонялись от ударов вышесказанными
и другими хитростями.
Победа не решалась никак; может быть, немецкая настойчивость и
преодолела бы упрямство и закоснелость обломовцев, но немец встретил
затруднения на своей собственной стороне, и победе не суждено бы
время! Как потолстеет! Как спит славно! Не налюбуются на него в доме,
замечая, напротив, что, возвратясь в субботу от немца, ребенок худ и
бледен.
- Долго ли до греха? - говорили отец и мать. - Ученье-то не уйдет, а
здоровья не купишь; здоровье дороже всего в жизни. Вишь, он из ученья как
из больницы воротится: жирок весь пропадает, жиденький такой... да и шалун:
все бы ему бегать!
Да, - заметит отец, - ученье-то не свой брат: хоть кого в бараний рог
свернет!
И нежные родители продолжали приискивать предлоги удерживать сына
дома. За предлогами, и кроме праздников, дело не ставало. Зимой казалось им
холодно, летом по жаре тоже не годится ехать, а иногда и дождь пойдет,
осенью слякоть мешает. Иногда Антипка что-то сомнителен покажется: пьян не
пьян, а как-то дико смотрит: беды бы не было, завязнет или оборвется
где-нибудь.
Обломовы старались, впрочем, придать как можно более законности этим
предлогам в своих собственных глазах и особенно в глазах Штольца, который
не щадил и в глаза и за глаза доннерветтеров за такое баловство.
Времена Простаковых и Скотининых миновались давно. Пословица ученье
свет, а неученых тьма бродила уже по селам и деревням вместе с книгами,
развозимыми букинистами.
Старики понимали выгоду просвещения, но только внешнюю его выгоду. Они
видели, что уж все начали выходить в люди, то есть приобретать чины, кресты
и деньги не иначе, как только путем ученья; что старым подьячим, заторелым
на службе дельцам, состарившимся в давнишних привычках, кавычках и крючках,
приходилось плохо.
Стали носиться зловещие слухи о необходимости не только знания
грамоты, но и других, до тех пор неслыханных в том быту наук. Между
титулярным советником и коллежским асессором разверзалась бездна, мостом
через которую служил какой-то диплом.
Старые служаки, чада привычки и питомцы взяток, стали исчезать.
Многих, которые не успели умереть, выгнали за неблагонадежность, других
отдали под суд; самые счастливые были те, которые, махнув рукой из новый
порядок вещей, убрались подобру да поздорову в благоприобретенные углы.
Обломовы смекали это и понимали выгоду образования, но только эту
очевидную выгоду. О внутренней потребности ученья они имели еще смутное и
отдаленное понятие, и оттого им хотелось уловить для своего Илюши пока
некоторые блестящие преимущества.
Они мечтали и о шитом мундире для него, воображали его советником в
палате, а мать даже и губернатором; но всего этого хотелось бы им
достигнуть как-нибудь подешевле, с разными хитростями, обойти тайком
разбросанные по пути просвещения и честей камни и преграды, не трудясь
перескакивать через них, то есть, например, учиться слегка, не до изнурения
души и тела, не до утраты благословенной, в детстве приобретенной полноты,
а так, чтоб только соблюсти предписанную форму и добыть как-нибудь
аттестат, в котором бы сказано было, что Илюша прошел все науки и
искусства.
Вся эта обломовская система воспитания встретила сильную оппозицию в
системе Штольца. Борьба была с обеих сторон упорная. Штольц прямо, открыто
и настойчиво поражал соперников, а они уклонялись от ударов вышесказанными
и другими хитростями.
Победа не решалась никак; может быть, немецкая настойчивость и
преодолела бы упрямство и закоснелость обломовцев, но немец встретил
затруднения на своей собственной стороне, и победе не суждено бы