Ну, прощайте, - сказали все.
- Прощайте... счастливо вам! - отвечала она уходя.
- Прощайте, Татьяна Ивановна! - крикнул еще вслед кучер.
- Прощайте! - звонко откликнулась она издали.
Когда она ушла, Захар как будто ожидал своей очереди говорить. Он сел
на чугунный столбик у ворот и начал болтать ногами, угрюмо и рассеянно
поглядывая на проходящих и проезжающих.
- Ну, как ваш-то сегодня, Захар Трофимыч? - спросил дворник.
- Да как всегда: бесится с жиру, - сказал Захар, - а все за тебя, по
твоей милости перенес я горя-то немало: все насчет квартиры-то! Бесится:
больно не хочется съезжать...
- Что я-то виноват? - сказал дворник. - По мне, живи себе хоть век;
нешто я тут хозяин? Мне велят... Кабы я был хозяин, а то я не хозяин...
- Что ж он, ругается, что ли? - спросил чей-то кучер.
- Уж так ругается, что как только бог дает силу переносить!
- Ну что ж? Это добрый барин, коли все ругается! - сказал один лакей,
медленно, с скрипом открывая круглую табакерку, и руки всей компании, кроме
Захаровых, потянулись за табаком. Началось всеобщее нюханье, чиханье и
плеванье.
- Коли ругается, так лучше, - продолжал тот, - чем пуще ругается, тем
лучше: по крайности, не прибьет, коли ругается. А вот как я жил у одного:
ты еще не знаешь - за что, а уж он, смотришь, за волосы держит тебя.
Захар презрительно ожидал, пока этот кончил свою тираду, и,
обратившись к кучеру, продолжал:
- Так вот опозорить тебе человека ни за что ни про что, - говорил он,
- это ему нипочем!
- Неугодлив, видно? - спросил дворник.
- И! - прохрипел Захар значительно, зажмурив глаза. - Так неугодлив,
что беда! И то не так, и это не так, и ходить не умеешь, и подать-то не
смыслишь, и ломаешь-то все, и не чистишь, и крадешь, и съедаешь... Тьфу,
чтоб тебе!.. Сегодня напустился - срам слушать! А за что? Кусочек сыру еще
от той недели остался - собаке стыдно бросить - так нет, человек и не думай
съесть! Спросил - "нет, мол", и пошел: "Тебя, говорит, повесить надо, тебя,
говорит, сварить в горячей смоле надо да щипцами калеными рвать; кол
осиновый, говорит, в тебя вколотить надо!" А сам так и лезет, так и
лезет... Как вы думаете, братцы? Намедни обварил я ему - кто его знает как
- ногу кипятком, так ведь как заорал! Не отскочи я, так он бы толкнул меня
в грудь кулаком... так и норовит! Чисто толкнул бы...
Кучер покачал головой, а дворник сказал: "Вишь ты, бойкий барин: не
дает повадки!"
- Ну, коли еще ругает, так это славный барин! - флегматически говорил
все тот же лакей. - Другой хуже, как не ругается: глядит, глядит, да вдруг
тебя за волосы поймает, а ты еще не смекнул, за что!
- Да даром, - сказал Захар, не обратив опять никакого внимания на
слова перебившего его лакея, - нога еще и доселева не зажила: все мажет
мазью: пусть-ка его!
- Характерный барин! - сказал дворник.
- И не дай бог! - продолжал Захар, - убьет когда-нибудь человека;
ей-богу, до смерти убьет! И ведь за всяку безделицу норовит выругать
лысым... уже не хочется договаривать. А вот сегодня так новое выдумал:
"ядовитый", говорит! Поворачивается же язык-то!..
- Ну, это что? - говорил все тот же лакей. - Коли ругается, так это
слава богу, дай бог такому здоровья... А как все молчит; ты идешь мимо, а
он глядит, глядит, да и вцепится, вон как тот, у которого я жил. А
ругается, так ничего...
- И поделом тебе, - заметил
- Прощайте... счастливо вам! - отвечала она уходя.
- Прощайте, Татьяна Ивановна! - крикнул еще вслед кучер.
- Прощайте! - звонко откликнулась она издали.
Когда она ушла, Захар как будто ожидал своей очереди говорить. Он сел
на чугунный столбик у ворот и начал болтать ногами, угрюмо и рассеянно
поглядывая на проходящих и проезжающих.
- Ну, как ваш-то сегодня, Захар Трофимыч? - спросил дворник.
- Да как всегда: бесится с жиру, - сказал Захар, - а все за тебя, по
твоей милости перенес я горя-то немало: все насчет квартиры-то! Бесится:
больно не хочется съезжать...
- Что я-то виноват? - сказал дворник. - По мне, живи себе хоть век;
нешто я тут хозяин? Мне велят... Кабы я был хозяин, а то я не хозяин...
- Что ж он, ругается, что ли? - спросил чей-то кучер.
- Уж так ругается, что как только бог дает силу переносить!
- Ну что ж? Это добрый барин, коли все ругается! - сказал один лакей,
медленно, с скрипом открывая круглую табакерку, и руки всей компании, кроме
Захаровых, потянулись за табаком. Началось всеобщее нюханье, чиханье и
плеванье.
- Коли ругается, так лучше, - продолжал тот, - чем пуще ругается, тем
лучше: по крайности, не прибьет, коли ругается. А вот как я жил у одного:
ты еще не знаешь - за что, а уж он, смотришь, за волосы держит тебя.
Захар презрительно ожидал, пока этот кончил свою тираду, и,
обратившись к кучеру, продолжал:
- Так вот опозорить тебе человека ни за что ни про что, - говорил он,
- это ему нипочем!
- Неугодлив, видно? - спросил дворник.
- И! - прохрипел Захар значительно, зажмурив глаза. - Так неугодлив,
что беда! И то не так, и это не так, и ходить не умеешь, и подать-то не
смыслишь, и ломаешь-то все, и не чистишь, и крадешь, и съедаешь... Тьфу,
чтоб тебе!.. Сегодня напустился - срам слушать! А за что? Кусочек сыру еще
от той недели остался - собаке стыдно бросить - так нет, человек и не думай
съесть! Спросил - "нет, мол", и пошел: "Тебя, говорит, повесить надо, тебя,
говорит, сварить в горячей смоле надо да щипцами калеными рвать; кол
осиновый, говорит, в тебя вколотить надо!" А сам так и лезет, так и
лезет... Как вы думаете, братцы? Намедни обварил я ему - кто его знает как
- ногу кипятком, так ведь как заорал! Не отскочи я, так он бы толкнул меня
в грудь кулаком... так и норовит! Чисто толкнул бы...
Кучер покачал головой, а дворник сказал: "Вишь ты, бойкий барин: не
дает повадки!"
- Ну, коли еще ругает, так это славный барин! - флегматически говорил
все тот же лакей. - Другой хуже, как не ругается: глядит, глядит, да вдруг
тебя за волосы поймает, а ты еще не смекнул, за что!
- Да даром, - сказал Захар, не обратив опять никакого внимания на
слова перебившего его лакея, - нога еще и доселева не зажила: все мажет
мазью: пусть-ка его!
- Характерный барин! - сказал дворник.
- И не дай бог! - продолжал Захар, - убьет когда-нибудь человека;
ей-богу, до смерти убьет! И ведь за всяку безделицу норовит выругать
лысым... уже не хочется договаривать. А вот сегодня так новое выдумал:
"ядовитый", говорит! Поворачивается же язык-то!..
- Ну, это что? - говорил все тот же лакей. - Коли ругается, так это
слава богу, дай бог такому здоровья... А как все молчит; ты идешь мимо, а
он глядит, глядит, да и вцепится, вон как тот, у которого я жил. А
ругается, так ничего...
- И поделом тебе, - заметил