егче заработать сумму, какую обещала платить мужу,
пустившему ее "по согласу".
Таковы были "иронические" результаты этой игрушечной затеи
сентиментальной и мечтательной морализации, которая, впрочем, довольно скоро
надоела, и с нею покончили.
Гораздо упорнее были заботы о крестительстве, но, к сожалению, и тут
тоже довольно часто выходили своего рода печальные курьезы. Ревностью
княгини в этом роде полнее всех злоупотребляли малосовестливые люди,
являвшиеся с притворною жаждою крещения из той низменной среды еврейских
обществ, которая больше всех терпит и страдает от ужасной кагальной неправды
жидовских обществ. Нигде не находя защиты от царящей здесь деморализации,
эти люди сами деморализуются до того, что, по местному выражению, "меняют
веру, як цыган коняку". В этом-то отребии, к которому принадлежал по своему
положению и наемщик нашего интролигатора, и вырабатывалась особая практика
для эксплуатации крестительского рвения княгини, к которой, по
установившемуся у бедных жидков поверью, "стоило только _удаться_", и уже
тогда никто не смеет тронуть, хоть, бы "увесь закон _пенькнул_" (треснул).
В таком мнении, возникшем у смышленых евреев, едва ли все было
преувеличением. По крайней мере не одни жидки, а и многие из очень
просвещенных христиан так называемого "высшего" киевского общества в то
время гораздо менее серьезно осведомлялись о том, как хочет князь, чем о том
- чего угодно княгине?
^TVIII^U
Замотавшийся и потом попавший в рекруты подмастерье портного Давыдки
всеконечно имел довольно верные понятия о генеральном положении дел в Киеве.
И вот он задумал этим воспользоваться и безнаказанно разорить и погубить
подвернувшегося ему интролигатора.
Взялся он за это превосходно: в то самое время, когда его наниматель
сочинял свою известительную бумагу о найме и просил подождать с приемом в
рекруты его ребенка, портной написал жалостное письмо к одной из весьма
известных тоже в свое время киевских патронесс. Это была баронесса Б., очень
носившаяся с своею внешнею религиозностью. Хитрый жидок изложил ей различные
невзгоды и гонения от общества, терпя которые, он дошел до такой крайности,
что даже решился было сам поступить в рекруты, но тут его будто вдруг
внезапно озарил новый свет: он вспомнил о благодеяниях, какие являют
_высокие христиане_ тем, которые идут к истинной "крещеной вере", и хочет
креститься. А потому, если ему удастся бежать от сдатчика, то он скоро
явится в Киев и просит немедленно скрыть его от гонителей - поместить в
монастырь и как можно скорее окрестить. Если же ему не удастся бежать, то
защитить его каким-нибудь другим образом и привести его "в крещеную веру", -
о чем он и просил довести до сведения ее сиятельства княгини Екатерины
Алексеевны, на апостольскую ревность которой он возверзал все свои надежды и
молил ее утолить его жажду христианского просвещения.
Этого было слишком довольно: получив такое послание, дававшее баронессе
повод побывать во многих местах и у многих лиц, к которым она находила
отрадное удовольствие являться с своими апостольскими хлопотами, она сразу
же заручилась самым энергическим участием княгини и могла действовать ее
именем на всех тех особ, которым нельзя было давать прямых приказаний. О тех
же, которым можно было приказывать, разумеется нече
пустившему ее "по согласу".
Таковы были "иронические" результаты этой игрушечной затеи
сентиментальной и мечтательной морализации, которая, впрочем, довольно скоро
надоела, и с нею покончили.
Гораздо упорнее были заботы о крестительстве, но, к сожалению, и тут
тоже довольно часто выходили своего рода печальные курьезы. Ревностью
княгини в этом роде полнее всех злоупотребляли малосовестливые люди,
являвшиеся с притворною жаждою крещения из той низменной среды еврейских
обществ, которая больше всех терпит и страдает от ужасной кагальной неправды
жидовских обществ. Нигде не находя защиты от царящей здесь деморализации,
эти люди сами деморализуются до того, что, по местному выражению, "меняют
веру, як цыган коняку". В этом-то отребии, к которому принадлежал по своему
положению и наемщик нашего интролигатора, и вырабатывалась особая практика
для эксплуатации крестительского рвения княгини, к которой, по
установившемуся у бедных жидков поверью, "стоило только _удаться_", и уже
тогда никто не смеет тронуть, хоть, бы "увесь закон _пенькнул_" (треснул).
В таком мнении, возникшем у смышленых евреев, едва ли все было
преувеличением. По крайней мере не одни жидки, а и многие из очень
просвещенных христиан так называемого "высшего" киевского общества в то
время гораздо менее серьезно осведомлялись о том, как хочет князь, чем о том
- чего угодно княгине?
^TVIII^U
Замотавшийся и потом попавший в рекруты подмастерье портного Давыдки
всеконечно имел довольно верные понятия о генеральном положении дел в Киеве.
И вот он задумал этим воспользоваться и безнаказанно разорить и погубить
подвернувшегося ему интролигатора.
Взялся он за это превосходно: в то самое время, когда его наниматель
сочинял свою известительную бумагу о найме и просил подождать с приемом в
рекруты его ребенка, портной написал жалостное письмо к одной из весьма
известных тоже в свое время киевских патронесс. Это была баронесса Б., очень
носившаяся с своею внешнею религиозностью. Хитрый жидок изложил ей различные
невзгоды и гонения от общества, терпя которые, он дошел до такой крайности,
что даже решился было сам поступить в рекруты, но тут его будто вдруг
внезапно озарил новый свет: он вспомнил о благодеяниях, какие являют
_высокие христиане_ тем, которые идут к истинной "крещеной вере", и хочет
креститься. А потому, если ему удастся бежать от сдатчика, то он скоро
явится в Киев и просит немедленно скрыть его от гонителей - поместить в
монастырь и как можно скорее окрестить. Если же ему не удастся бежать, то
защитить его каким-нибудь другим образом и привести его "в крещеную веру", -
о чем он и просил довести до сведения ее сиятельства княгини Екатерины
Алексеевны, на апостольскую ревность которой он возверзал все свои надежды и
молил ее утолить его жажду христианского просвещения.
Этого было слишком довольно: получив такое послание, дававшее баронессе
повод побывать во многих местах и у многих лиц, к которым она находила
отрадное удовольствие являться с своими апостольскими хлопотами, она сразу
же заручилась самым энергическим участием княгини и могла действовать ее
именем на всех тех особ, которым нельзя было давать прямых приказаний. О тех
же, которым можно было приказывать, разумеется нече