Рассказы и повести


оже был занесен в эту скорбную запись.
Оставалось свернуть это сочинение и изложить князю на словах, в чем
дело.
Друкарт это и исполнил, и, как человек очень теплый, умный и
талантливый, сделал, вероятно, так хорошо, что князь сразу тронулся: брови
его слегка нахмурились, и "_добрый мальчик_" под усами задвигал.
- Это что же... это, стало быть... плутовство, - заговорил князь. -
Это... так... э... нельзя позволять.
Чиновник кратко, но обстоятельно указал ему на закон.
Князь еще более нахмурился, и "добрый мальчик" было ушел, но потом
снова вернулся.
- Да... закон, так... стало быть... нельзя.
Чиновник промолчал, - князь продолжал принимать другие просьбы, - жид
выл, и когда ему кричали "тсс!", он на минуту умолкал и только продолжал
вздрагивать, как продернутый на резинку, но через минуту завывал наново, без
слов, без просьб - одними звуками. Князя стало брать за душу.
- Велите... стало... ему молчать и... вывесть, - сказал он, как будто
очень рассердись, что у него всегда служило превосходным признаком, потому
что, дав в себе хотя малейшее движение гневу, он по бесподобной доброте
своей души непременно сейчас же подчинялся реакции и всемерно, как мог,
выискивал средства задобрить свое нетерпеливое движение.
Здесь же этой реакции надо было ожидать еще скорее, потому что и самое
приказание "молчать и вывесть" он, очевидно, дал от досады, что не видал
возможности сделать того, что хотел бы сделать.
Надо было ожидать, что все это у него пока _надалбывается_ в сердце и
он бурлит, пока не достал, не добыл еще того, что нужно; но зато чем он
больше этим кипит и мучится в превосходной доброте своей, тем скорее он
разыщет там у себя, что нужно, и решится на то, что, может быть, сам пока
еще считает совершенно невозможным.
Это так и вышло: чуть жид от страха замолк и два жандарма повели его за
локти из приемной, "_мальчик_" под усами князя зашевелился.
- Тише... скажите... это... - заговорил он, - не надо...
К чему относилось это "не надо" - осталось неизвестным, но понято было
хорошо: жида вывели, но не прогнали, и он сел и продолжал дергаться на своей
нутренной резинке; а князь быстро окончил прием и во все это время казался
недоволен и огорчен; и, отпустив просителей, не пошел в свой кабинет,
который был прямо против входных дверей приемного зала, а вышел в маленькую
боковую зеленую комнату, направо.
Комната эта выходила окнами на двор и служила князю для особых
объяснений с теми лицами, с которыми он считал нужным поговорить наедине.
Он походил здесь один несколько минут и потребовал Друкарта.
- Жалко!.. - произнес он, увидя чиновника.
- Очень жалко, ваше сиятельство, - отвечал всегда с отличным
спокойствием и достоинством державший себя Друкарт.
- Пфу... какая штука!.. Совсем плут...
- Очевидно, бездельник, - было ответом человека, который понимал, к
кому это относится, то есть к интролигаторову наемщику, пожелавшему
креститься.
- Ив законе этого... стало... нет?
- Нет, там нет исключения - в какое время объявить желание: это все
равно.
- Взял деньги... го... плут... Это... стало... какая... тут вера!
- Вера - один предлог.
- Разумеется... но я... закон... ничего... стало быть... не могу...
идите!
И он с очевидным томлением духа выпустил Друкарта,