украли, а между прочим, - говорит, - это ничего: ты только
покоряйся мне, а уж я дело поправлю, и за твою нерассудительность другие
заплатят". И вдруг, на кого там случилось, крикнула-гаркнула: "Сейчас,
живо, - говорит, - съездить за Днепр и привезть мне раскольницкого
старосту". Ну, посол, разумеется, пошел и привез нашего Пимена, а барыня
ему прямо без обинячки: "Послушайте, - говорит, - я знаю, что вы умный
человек и поймете, что мне нужно: с моим мужем случилась маленькая
неприятность, его одни мерзавцы ограбили... Жиды... понимаете, и нам
теперь непременно на сих же днях надо иметь двадцать пять тысяч, и мне их
так скоро достать ровно бы негде; но я пригласила вас и спокойна, потому
что староверы люди умные и богатые и вам, как я сама уверилась, во всем
сам бог помогает, то вы мне, пожалуйста, дайте двадцать пять тысяч, а я, с
своей стороны, зато всем дамам буду говорить о ваших чудотворных иконах, и
вы увидите, сколько вы станете получать на воск и на масло". Без труда,
чай, можете себе, милостивые государи, представить, что наш шпилман при
этаком обороте восчувствовал? Не знаю уж какими словами, но только, верю я
ему, он начал горячо ротитися (*36) и клятися, заверяя наше против такой
суммы убожество, но она, эта обновленная Иродиада (*37), и знать того не
захотела. "Нет, да мне, - говорит, - хорошо известно, что раскольники
богачи, и для вас двадцать пять тысяч это вздор. Моему отцу, когда он в
Москве служил, староверы не один раз и не такие одолжения делали; а
двадцать пять тысяч это пустяки". Пимен, разумеется, и тут попытался ей
разъяснить, что то, мол, московские староверы, люди капитальные, а мы
простые нИвари чернорабочие, где же нам против москвичей отмогуществовать.
Но она имела в себе, верно, хорошее московское научение и вдруг его
осаждила: "Что вы, что вы, - говорит, - мне это рассказываете! Разве я не
знаю, сколько у вас чудотворных икон, и вы же мне сами ведь говорили,
сколько вам со всей России на воск и на масло присылают? Нет, я и слышать
не хочу; чтобы сейчас мне были деньги, а то мой муж нынче же к губернатору
поедет и все расскажет, как вы молитесь и соблазняете, и вам скверно
будет". Бедный Пимен как с крыльца не свалился; пришел домой, как я вам
докладывал, и только одно слово твердит: "ничего, - а сам весь красный,
точно из бани, и все по углам ходил нос сморкал. Ну, Лука Кирилов его,
наконец, малое дело немножечко допросился, только, разумеется, не все он
ему открыл, а самую лишь ничтожность сущности обнаружил, как-то говорит:
"с меня эта барыня требует, чтоб я у вас ей пять тысяч взаймы достал". Ну,
Лука, разумеется, и за это на него расходился: "Ах ты, шпилман этакий, -
говорит, - шпилман; нужно было тебе с ними знаться да еще сюда их водить!
Что мы, богачи, что ли, какие, чтоб у нас такие деньги могли в сборе быть?
Да и за что мы должны их дать? Да и где они?.. Как это заделывал, так и
разделывайся, а нам пяти тысяч взять негде". С этим Лука Кирилов пошел в
свою сторону на работу и пришел, как я вам доложил, бледный, вроде
осужденного пасмертника, потому что он, ночным событием искушенный,
предвкушал, что это повлияет на нас неприятностью; а Пимен себе пошел в
другую сторону. Все мы видели, как он из камышей в лодочке выплыл и на ту
сторону в город переправился, и теперь, когда Михайлица все это мне по
порядку рассказ
покоряйся мне, а уж я дело поправлю, и за твою нерассудительность другие
заплатят". И вдруг, на кого там случилось, крикнула-гаркнула: "Сейчас,
живо, - говорит, - съездить за Днепр и привезть мне раскольницкого
старосту". Ну, посол, разумеется, пошел и привез нашего Пимена, а барыня
ему прямо без обинячки: "Послушайте, - говорит, - я знаю, что вы умный
человек и поймете, что мне нужно: с моим мужем случилась маленькая
неприятность, его одни мерзавцы ограбили... Жиды... понимаете, и нам
теперь непременно на сих же днях надо иметь двадцать пять тысяч, и мне их
так скоро достать ровно бы негде; но я пригласила вас и спокойна, потому
что староверы люди умные и богатые и вам, как я сама уверилась, во всем
сам бог помогает, то вы мне, пожалуйста, дайте двадцать пять тысяч, а я, с
своей стороны, зато всем дамам буду говорить о ваших чудотворных иконах, и
вы увидите, сколько вы станете получать на воск и на масло". Без труда,
чай, можете себе, милостивые государи, представить, что наш шпилман при
этаком обороте восчувствовал? Не знаю уж какими словами, но только, верю я
ему, он начал горячо ротитися (*36) и клятися, заверяя наше против такой
суммы убожество, но она, эта обновленная Иродиада (*37), и знать того не
захотела. "Нет, да мне, - говорит, - хорошо известно, что раскольники
богачи, и для вас двадцать пять тысяч это вздор. Моему отцу, когда он в
Москве служил, староверы не один раз и не такие одолжения делали; а
двадцать пять тысяч это пустяки". Пимен, разумеется, и тут попытался ей
разъяснить, что то, мол, московские староверы, люди капитальные, а мы
простые нИвари чернорабочие, где же нам против москвичей отмогуществовать.
Но она имела в себе, верно, хорошее московское научение и вдруг его
осаждила: "Что вы, что вы, - говорит, - мне это рассказываете! Разве я не
знаю, сколько у вас чудотворных икон, и вы же мне сами ведь говорили,
сколько вам со всей России на воск и на масло присылают? Нет, я и слышать
не хочу; чтобы сейчас мне были деньги, а то мой муж нынче же к губернатору
поедет и все расскажет, как вы молитесь и соблазняете, и вам скверно
будет". Бедный Пимен как с крыльца не свалился; пришел домой, как я вам
докладывал, и только одно слово твердит: "ничего, - а сам весь красный,
точно из бани, и все по углам ходил нос сморкал. Ну, Лука Кирилов его,
наконец, малое дело немножечко допросился, только, разумеется, не все он
ему открыл, а самую лишь ничтожность сущности обнаружил, как-то говорит:
"с меня эта барыня требует, чтоб я у вас ей пять тысяч взаймы достал". Ну,
Лука, разумеется, и за это на него расходился: "Ах ты, шпилман этакий, -
говорит, - шпилман; нужно было тебе с ними знаться да еще сюда их водить!
Что мы, богачи, что ли, какие, чтоб у нас такие деньги могли в сборе быть?
Да и за что мы должны их дать? Да и где они?.. Как это заделывал, так и
разделывайся, а нам пяти тысяч взять негде". С этим Лука Кирилов пошел в
свою сторону на работу и пришел, как я вам доложил, бледный, вроде
осужденного пасмертника, потому что он, ночным событием искушенный,
предвкушал, что это повлияет на нас неприятностью; а Пимен себе пошел в
другую сторону. Все мы видели, как он из камышей в лодочке выплыл и на ту
сторону в город переправился, и теперь, когда Михайлица все это мне по
порядку рассказ