ала, как он о пяти тысячах кучился (*38), я и домекнул так,
что, верно, он ударился ту барыню умилостивлять. В таком размышлении я
стою возле Михайлицы да думаю, не может ли для нас из этого чего вредного
воспоследовать и не надо ли против сего могущего произойти зла какие-либо
меры принять, как вдруг вижу, что все это предприятие уже поздно, потому
что к берегу привалила большая ладья, и я за самыми плечами у себя услыхал
шум многих голосов и, обернувшись, увидал несколько человек разных
чиновников, примундиренных всяким подобием, и с ними немалое число
жандармов и солдат. И не успели мы с Михайлицей, милостивые государи,
глазом моргнуть, как все они мимо нас прямо в Лукину горницу повалили, а у
двери двух часовых поставили с обнагощенными саблями. Михайлица стала на
тех часовых метаться, не столько для того, чтоб ее пропустили, а чтобы
постраждовать; они ее, разумеется, стали отталкивать, а она еще ярее
кидается, и дошло у них сражение до того, что один жандарм ее, наконец,
больно зашиб, так что она с крыльца кубарем скатилась. А я ударился было
за Лукою на мост, но гляжу, сам Лука уже навстречу мне бежит, а за ним вся
наша артель, все вскрамолились, и кто с чем на работе был, кто с ломом,
кто с мотыкою, все бегут свою святыню оберегать... Кои не все в лодку
попали и не на чем им до бережка достигнуть, во всем платье, как стояли на
работе, прямо с мосту в воду побросались и друг за дружкой в холодной
волне плывут... Даже не поверите, ужасно стало, чем это кончится. Стражбы
той приехало двадцать человек, и хотя все они в разных храбрых уборах, но
наших более полусот, и все выспреннею горячею верой одушевленные, и все
они плывут по воде как тюленьки, и хоть их колотушкою по башкам бей, а они
на берег к своей святыне достигают, и вдруг, как были все мокренькие, и
пошли вперед, что твое камение живо и несокрушимое.
8
- Теперь же вы извольте вспомнить, что когда мы с Михайлицей на крыльце
разговаривали, в горнице находился на молитве дед Марой, и господа
чиновники со сбирою своей там его застали. Он после и рассказывал, что как
они вошли, сейчас дверь на захлопку и прямо кинулись к образам. Одни
лампады гасят, а другие со стен рвут иконы да на полу накладывают, а на
него кричат: "Ты поп?" Он говорит: "Нет, не поп". Они: "Кто же у вас поп?"
А он отвечает: "У нас нет попа!" А они: "Как нет попа! Как ты смеешь это
говорить, что нет попа!" Тут Марой стал им было объяснять, что мы попа не
имеем, да как он говорил-то скверно, шавкавил, так они, не разобравши, в
чем дело, да "связать, - говорят, - его, под арест!" Марой дался себя
связать: хоша то ему ничего не стоило, что десятский солдат ему обрывочком
руки опутал, но он стоит и, все это за веру приемля, смотрит, что далее
будет. А чиновники тем временем зажгли свечи и ну иконы печатать: один
печати накладывает, другие в описи пишут, а третьи буравами дыры сверлят,
да на железный прут иконы как котелки (*39) нанизывают. Марой на все на
это святотатственное бесчиние смотрит и плещами не тряхнет, потому что,
рассуждает, что так, вероятно, это богу изволися попустить такую дикость.
Но в это-то время слышит дядя Марой, один жандарм вскрикнул, и за ним
другой: дверь разлетелася, и тюленьки-то наши как вылезли из воды мокрые,
так и прут в горницу. Да, по счастию их, впереди их очутился Лука Кирилов.
Он сразу крикнул:
"Стой, Хр
что, верно, он ударился ту барыню умилостивлять. В таком размышлении я
стою возле Михайлицы да думаю, не может ли для нас из этого чего вредного
воспоследовать и не надо ли против сего могущего произойти зла какие-либо
меры принять, как вдруг вижу, что все это предприятие уже поздно, потому
что к берегу привалила большая ладья, и я за самыми плечами у себя услыхал
шум многих голосов и, обернувшись, увидал несколько человек разных
чиновников, примундиренных всяким подобием, и с ними немалое число
жандармов и солдат. И не успели мы с Михайлицей, милостивые государи,
глазом моргнуть, как все они мимо нас прямо в Лукину горницу повалили, а у
двери двух часовых поставили с обнагощенными саблями. Михайлица стала на
тех часовых метаться, не столько для того, чтоб ее пропустили, а чтобы
постраждовать; они ее, разумеется, стали отталкивать, а она еще ярее
кидается, и дошло у них сражение до того, что один жандарм ее, наконец,
больно зашиб, так что она с крыльца кубарем скатилась. А я ударился было
за Лукою на мост, но гляжу, сам Лука уже навстречу мне бежит, а за ним вся
наша артель, все вскрамолились, и кто с чем на работе был, кто с ломом,
кто с мотыкою, все бегут свою святыню оберегать... Кои не все в лодку
попали и не на чем им до бережка достигнуть, во всем платье, как стояли на
работе, прямо с мосту в воду побросались и друг за дружкой в холодной
волне плывут... Даже не поверите, ужасно стало, чем это кончится. Стражбы
той приехало двадцать человек, и хотя все они в разных храбрых уборах, но
наших более полусот, и все выспреннею горячею верой одушевленные, и все
они плывут по воде как тюленьки, и хоть их колотушкою по башкам бей, а они
на берег к своей святыне достигают, и вдруг, как были все мокренькие, и
пошли вперед, что твое камение живо и несокрушимое.
8
- Теперь же вы извольте вспомнить, что когда мы с Михайлицей на крыльце
разговаривали, в горнице находился на молитве дед Марой, и господа
чиновники со сбирою своей там его застали. Он после и рассказывал, что как
они вошли, сейчас дверь на захлопку и прямо кинулись к образам. Одни
лампады гасят, а другие со стен рвут иконы да на полу накладывают, а на
него кричат: "Ты поп?" Он говорит: "Нет, не поп". Они: "Кто же у вас поп?"
А он отвечает: "У нас нет попа!" А они: "Как нет попа! Как ты смеешь это
говорить, что нет попа!" Тут Марой стал им было объяснять, что мы попа не
имеем, да как он говорил-то скверно, шавкавил, так они, не разобравши, в
чем дело, да "связать, - говорят, - его, под арест!" Марой дался себя
связать: хоша то ему ничего не стоило, что десятский солдат ему обрывочком
руки опутал, но он стоит и, все это за веру приемля, смотрит, что далее
будет. А чиновники тем временем зажгли свечи и ну иконы печатать: один
печати накладывает, другие в описи пишут, а третьи буравами дыры сверлят,
да на железный прут иконы как котелки (*39) нанизывают. Марой на все на
это святотатственное бесчиние смотрит и плещами не тряхнет, потому что,
рассуждает, что так, вероятно, это богу изволися попустить такую дикость.
Но в это-то время слышит дядя Марой, один жандарм вскрикнул, и за ним
другой: дверь разлетелася, и тюленьки-то наши как вылезли из воды мокрые,
так и прут в горницу. Да, по счастию их, впереди их очутился Лука Кирилов.
Он сразу крикнул:
"Стой, Хр