истов народушко, не дерзничайте! - а сам к чиновникам и,
указывая на эти пронзенные прутом иконы, молвит: - Для чего же это вы,
господа начальство, так святыню повреждаете? Если вы право имеете ее у нас
отобрать, то мы власти не сопротивники - отбирайте; но для чего же редкое
отеческое художество повреждать?"
А этой Пименовой знакомой барыньки муж, он тут главнее всех был, как
крикнет на дядю Луку:
"Цыть, мерзавец! еще рассуждать смеешь!"
А Лука хоть и гордый был мужик, но смирил себя и тихо отвечает:
"Позвольте, ваше высокоблагородие, мы этот порядок знаем, у нас здесь в
горнице есть полтораста икон, извольте вам по три рубля от иконы, и берите
их, только предковского художества не повреждайте".
Барин оком сверкнул и громко крикнул:
"Прочь! - а шепотом шепнул: - Давай по сту рублей со штуки, иначе все
выпеку".
Лука этакой силы денег дать и сообразить не мог и говорит:
"Бог с вами, если так: губите все как хотите, а у нас таких денег нет".
А барин как завопиет излиха:
"Ах ты, козел бородатый, да как ты смел при нас о деньгах говорить?" -
и тут вдруг заметался, и все, что видел из божественных изображений, в
скибы собрал, и на концы прутьев гайки навернули и припечатывали, чтобы,
значит, ни снять, ни обменить было невозможно. И все уже это было собрано
и готово, они стали совсем выходить: солдаты взяли набранные на болты
скибы икон на плечи и понесли к лодкам, а Михайлица, которая тоже за
народом в горницу пробралась, тем часом тихонько скрала с аналогия
ангельскую икону и тащит ее под платком в чулан, да как руки-то у нее
дрожат, она ее и выронила. Батюшки мои, как барин расходился, и звал нас и
ворами-то и мошенниками, и говорит:
"Ага! вы, мошенники, хотели ее скрасть, чтоб она на болт не попала; ну
так она же на него не попадет, а я ее вот как!" - да, накоптивши сургучную
палку, прямо как ткнет кипящею смолой с огнем в самый ангельский лик!
Милостивые государи, вы на меня не посетуйте, что я и пробовать не могу
описать вам, что тут произошло, когда барин излил кипящую смоляную струю
на лик ангела и еще, жестокий человек, поднял икону, чтобы похвастать, как
нашел досадить нам. Помню только, что пресветлый лик этот божественный был
красен и запечатлен, а из-под печати олифа, которая под огневою смолой
самую малость сверху растаяла, струила вниз двумя потеками, как кровь, в
слезе растворенная...
Все мы ахнули и, закрыв руками глаза свои, пали ниц и застонали, как на
пытке. И так мы развопились, что и темная ночь застала нас воющих и
голосящих по своем запечатленном ангеле, и тут-то, в сей тьме и тишине, на
разрушенной отчей святыне, пришла нам мысль: уследить, куда нашего
хранителя денут, и поклялись мы скрасть его, хотя бы с опасностью жизни, и
распечатлеть, а к исполнению сей решимости избрали меня да молодого
паренька Левонтия. Этот Левонтий годами был еще сущий отрок, не более как
семнадцати лет, но великотелесен, добр сердцем, богочтитель с детства
своего и послушлив и благонравен, что твой ретив бел конь среброузден.
Лучшего сомудренника и содеятеля и желать нельзя было на такое опасное
дело, как проследить и исхитить запечатленного ангела, ослепленное видение
которого нам до немощи было непереносно.
9
- Не стану утруждать вас подробностями, как мы с моим сомудренником и
содействителем, сквозь иглины уши лазучи, во все вникали, а буду пря
указывая на эти пронзенные прутом иконы, молвит: - Для чего же это вы,
господа начальство, так святыню повреждаете? Если вы право имеете ее у нас
отобрать, то мы власти не сопротивники - отбирайте; но для чего же редкое
отеческое художество повреждать?"
А этой Пименовой знакомой барыньки муж, он тут главнее всех был, как
крикнет на дядю Луку:
"Цыть, мерзавец! еще рассуждать смеешь!"
А Лука хоть и гордый был мужик, но смирил себя и тихо отвечает:
"Позвольте, ваше высокоблагородие, мы этот порядок знаем, у нас здесь в
горнице есть полтораста икон, извольте вам по три рубля от иконы, и берите
их, только предковского художества не повреждайте".
Барин оком сверкнул и громко крикнул:
"Прочь! - а шепотом шепнул: - Давай по сту рублей со штуки, иначе все
выпеку".
Лука этакой силы денег дать и сообразить не мог и говорит:
"Бог с вами, если так: губите все как хотите, а у нас таких денег нет".
А барин как завопиет излиха:
"Ах ты, козел бородатый, да как ты смел при нас о деньгах говорить?" -
и тут вдруг заметался, и все, что видел из божественных изображений, в
скибы собрал, и на концы прутьев гайки навернули и припечатывали, чтобы,
значит, ни снять, ни обменить было невозможно. И все уже это было собрано
и готово, они стали совсем выходить: солдаты взяли набранные на болты
скибы икон на плечи и понесли к лодкам, а Михайлица, которая тоже за
народом в горницу пробралась, тем часом тихонько скрала с аналогия
ангельскую икону и тащит ее под платком в чулан, да как руки-то у нее
дрожат, она ее и выронила. Батюшки мои, как барин расходился, и звал нас и
ворами-то и мошенниками, и говорит:
"Ага! вы, мошенники, хотели ее скрасть, чтоб она на болт не попала; ну
так она же на него не попадет, а я ее вот как!" - да, накоптивши сургучную
палку, прямо как ткнет кипящею смолой с огнем в самый ангельский лик!
Милостивые государи, вы на меня не посетуйте, что я и пробовать не могу
описать вам, что тут произошло, когда барин излил кипящую смоляную струю
на лик ангела и еще, жестокий человек, поднял икону, чтобы похвастать, как
нашел досадить нам. Помню только, что пресветлый лик этот божественный был
красен и запечатлен, а из-под печати олифа, которая под огневою смолой
самую малость сверху растаяла, струила вниз двумя потеками, как кровь, в
слезе растворенная...
Все мы ахнули и, закрыв руками глаза свои, пали ниц и застонали, как на
пытке. И так мы развопились, что и темная ночь застала нас воющих и
голосящих по своем запечатленном ангеле, и тут-то, в сей тьме и тишине, на
разрушенной отчей святыне, пришла нам мысль: уследить, куда нашего
хранителя денут, и поклялись мы скрасть его, хотя бы с опасностью жизни, и
распечатлеть, а к исполнению сей решимости избрали меня да молодого
паренька Левонтия. Этот Левонтий годами был еще сущий отрок, не более как
семнадцати лет, но великотелесен, добр сердцем, богочтитель с детства
своего и послушлив и благонравен, что твой ретив бел конь среброузден.
Лучшего сомудренника и содеятеля и желать нельзя было на такое опасное
дело, как проследить и исхитить запечатленного ангела, ослепленное видение
которого нам до немощи было непереносно.
9
- Не стану утруждать вас подробностями, как мы с моим сомудренником и
содействителем, сквозь иглины уши лазучи, во все вникали, а буду пря